— Послушай, а ведь Рикидзи, видимо, знает, что сегодня вечером мы здесь…
— Наверняка ей дал знать об этом кто-то из знакомых гейш, пришедших сегодня на спектакль. Она просила, чтобы на обратном пути вы непременно заглянули, хотя бы ненадолго.
— Эда, приятель, со мной сегодня произошел занятный случай. — Ёсиока протянул Эде сигару с золотым ободком и оглянулся вокруг. — Пойдем-ка в ресторан!
— Опять что-то в квартале Хаматё?
— Нет, это уже в прошлом. Нынче у меня роман!
— Да ну? Что такое?
— Говорю же, история из тех, про какие пишут в книгах.
— Вот как! Это становится интересно! — Эда, согласно кивая, спешил вслед за Ёсиокой по коридору в большой ресторан на подземном этаже.
— Ты будешь виски, как всегда?
— Нет, пиво. Нынче вечером меня уже немного шатает. Я предпочту пиво. Валиться с ног пока не время! Ха-ха-ха!
От смеха все тело Эды сотрясалось, а лицо собралось в морщинки, платком он утирал пот со лба. По его виду и манере говорить было понятно, что он состоит при Ёсиоке в роли шута. Волнистые тонкие волосы у него на голове уже заметно поредели, но он не казался много старше Ёсиоки. В компании, которой Ёсиока так уверенно управлял, он служил одним из биржевых маклеров, и, будь то банкет или прием на свежем воздухе, он всегда отвечал за встречу гостей, поэтому в мире «ив и цветов», где обитают гейши, известен был не меньше «господина коммерческого директора» Ёсиоки. Эда из компании N. славился как весельчак и любитель сакэ. Само собою повелось, что не только гейши, но даже и служанки держались с ним фамильярно, а порой отпускали обидные шуточки, впрочем, Эда никогда на них не сердился. Когда женщины дурачили его или высмеивали, он нарочно подлаживался под их тон и допускал такое обращение, словно ни в грош себя не ставил. Однако же поговаривали, что дома у него трое детей и старшая дочь уже почти на выданье.
Держа в одной руке принесенную официантом бутылку пива, Эда, словно желая поскорее услышать, что за новая история приключилась с Ёсиокой, с нажимом произнес:
— Ну, неужели вы меня снова обскакали, завязав новый роман? Ха-ха-ха!
— Признаться, я на это как раз и надеюсь.
— Ого! Грехов становится все больше!
— Эда, дружище, шутки в сторону. У меня такое чувство, будто сегодня вечером я впервые потерял голову из-за женщины.
После этих слов Ёсиока оглянулся, нет ли поблизости людей, — в просторном ресторанном зале лишь несколько официантов разговаривали в углу о чем-то своем. Ни единого посетителя не было видно, и в сиянии электрических люстр, которое отражали белоснежные скатерти, стоявшие на столах букеты заморских цветов казались еще более яркими и пестрыми.
— Дорогой мой Эда, это разговор серьезный, правда.
— Ха, не сомневаюсь! Я замер в ожидании…
— Нет уж, оставь. Вечно твои шуточки… с тобой трудно говорить всерьез! По правде говоря, дело вот какое… Только что я случайно столкнулся на лестнице…
— Гм…
— Это женщина, которую я знал, когда еще учился…
— Так она из хорошей семьи! Вы хотите сказать, что теперь она чья-то жена, и…
— Ты слишком спешишь. Она не обычная женщина. Это гейша.
— Ах, гейша? Вас послушать, так раненько же вы начали практиковаться…
— Ну, в моей жизни это была самая первая гейша, тогда я еще только вступал на путь удовольствий. Ее имя тогда было Комадзо. Да, около года, наверное, мы с ней весело проводили время… А пока все это продолжалось, я закончил университет, потом сразу уехал за границу. Будь уверен, мы расстались подобающим образом, все между собой уладив…
— Так-так. — Эда без малейшего стеснения попыхивал сигарой, полученной от Ёсиоки.
— Видишь ли, она говорит, что после семилетнего перерыва снова стала гейшей в Симбаси. И теперь её имя Комаё.
— Комаё… Откуда она?
— Мне она сказала только имя, поэтому я ничего не знаю: стала ли она владелицей собственного заведения или же она на контракте…
— Если разузнать потихоньку на стороне, все это быстро выяснится.
— Во всяком случае, должна быть какая-то причина тому, что спустя семь лет она снова стала гейшей. И кто до сих пор оказывал ей покровительство? Откровенно говоря, это я тоже хотел бы выяснить.
— Похоже, требуется детальное расследование.
— Ничего не поделаешь. В таких делах с самого начала важна ясность. Ведь сколько мы уже знаем историй, когда человек по неведению сближается с женщиной своего друга и в результате навлекает на себя его ненависть.
— Ну, если ваш роман развивается столь стремительно, мне тоже не след сидеть сложа руки. По крайней мере, позвольте хоть одним глазком взглянуть на неё. Где она сидит? В ложе?
— Я только что встретил её в фойе — не знаю, где она сидит.
— На обратном пути вы ведь, верно, зайдете куда-нибудь? Я буду вас сопровождать, и тогда уж дайте мне не спеша за ней понаблюдать и вынести свое суждение.
— Да уж, прошу тебя, сделай милость.
— Стало быть, ваша Рикидзи в конце концов оказалась вместе с покинутыми Гио и Гинё?[1] Бедная! Ха-ха-ха!
— О чем ты говоришь?! Вот уж это меня не тревожит. Как тебе хорошо известно, я немало для неё сделал. Даже если я и порву с ней, у неё теперь есть свои покровители в чайных домах, на неё работают четыре или пять гейш… Она ни в чем не будет знать нужды.
Из коридора явились какие-то люди, которые громко и без стеснения говорили о своем. Ёсиока, заметив их, оборвал разговор на полуслове. А на сцене, должно быть, шла битва — слышны были отголоски частой дроби колотушек по деревянной доске.
— Официант, принесите счет. — Ёсиока поднялся со стула.
2
ПРЕДМЕТ РОСКОШИ
— Добрый вечер, пожалуйте, просим… — Хозяйка чайного дома «Хамадзаки» на коленях, припав ладонями к полу, приветствовала гостей у входа в гостиную. — Откуда сегодня пожаловали к нам?
— Меня зазвали в Императорский театр. Ради господина Фудзиты смотрел спектакль с актрисами,[2] — отвечал Ёсиока, стягивавший с себя хакама.[3] — Актрисы дорого обходятся своим покровителям. Ведь нужно обеспечить им публику, верно?
— Да уж, с гейшами нет таких хлопот. — Хозяйка переместилась поближе к низкому столику палисандрового дерева. — Эда-сан, вам ведь очень жарко, наверное? Может быть, изволите переодеться?
— Как ни жарко, а сегодня буду терпеть. Не по нраву мне эти халаты, как их, юката,[4]что ли… Наденешь — и чувствуешь себя героем пьесы «Исэ-ондо»,[5] одним из тех, кого зарезали…
— В отношении внешности и манер вы весьма щепетильны, не так ли?
— Хозяюшка, по правде говоря, хочу я вас кое о чем попросить…
— Извольте, о чем идет речь?
— Вот и славно. С вашего позволения, сегодня я выступаю в роли хозяина. Только вот гейш я попрошу позвать не тех, что всегда, это можно?
— Слушаюсь. И кому же позвонить?
— Дело вот в чем… Мы не будем нынче приглашать Рикидзи.
— Ой! Отчего же? Да вы… — Хозяйка изумленно уставилась на Ёсиоку, но он только усмехался и попыхивал сигарой.
Служанка принесла сакэ и закуски. Эда быстренько осушил стопочку и предложил выпить хозяйке:
— Очень вас прошу поскорее позвать гейшу по имени Комаё. Да, именно так, Комаё.
— Госпожа Комаё? — Хозяйка вопросительно взглянула на служанку.
— Она из новеньких. Красивая.
— А-а, кажется, она из дома госпожи Дзю… Да? — По лицу служанки ясно было, что догадка озарила её только что.
— Вот как, из дома госпожи Дзюкити… — Хозяйка опустила рюмку с таким видом, будто и она наконец вникла в суть дела. — У нас ведь она до сих пор не бывала?
— Нет, приходила. Вот и позавчера вечером заглянула ненадолго, чтобы поприветствовать наших гостей, не припоминаете? Да-да, она зашла на банкет господина Тиёмацу…
— А-а, верно… Круглолицая, миниатюрная такая. С годами начинаешь всех путать!..
— Ну что ж, кого еще позовем? Дзюкити вот давно не приглашали. — Эда обернулся к Ёсиоке. — Лучше, наверное, позвать гейш из одного дома?
— Попросим так и сделать, — отозвался тот.
— Слушаюсь. — Служанка составила на поднос чашки и чайник и поднялась с места.
1
2
В отличие от традиционного японского театра, в котором женские роли исполняли мужчины, обновленный театр начала XX в. допустил на сцену и актрис-женщин.
3
4
Имеется в виду сохранившийся до наших дней обычай японских гостиниц и курортов предоставлять гостям хлопчатобумажные халаты без подкладки, называемые
5
Пьеса из репертуара театра Кабуки «Исэ-ондо кои-но нэтаба» написана в 1796 г. по мотивам случившегося в том же году громкого скандала с убийством пятерых человек в увеселительном заведении прихрамового города Исэ. Герои пьесы в сцене убийства облачены в светлые летние