В угоду аристократам хроникер завершает заметку колкостью, лишний раз посмеиваясь над «мужичьим» происхождением Ефимова.
«Трогательное все-таки зрелище! Но оно было бы понятно, если бы действие происходило в избе на родине авиатора».
Одесские репортеры сообщают о выступлении Михаила в менее насмешливом тоне:
«Лекция Ефимова — дружеское собеседование с публикой, передача авиатором своих ощущений первых полетов, рассказ об отношении к нему французов — закончилась довольно оригинально:
— Ну, спасибо, что пришли, до свидания! Приходите на полеты!»
Седьмого марта 1910 года в присутствии членов аэроклуба и репортеров Ефимов совершает тренировочный полет, восторженное сообщение о котором в «Петербургском листке» мы уже привели в начале нашего повествования. Главные публичные полеты состоялись на следующий день.
Пора Михаилу в путь-дорогу. Пришел попрощаться с Женей. Они стоят у парапета Николаевского бульвара, вглядываясь в ночную тьму. В черной воде — россыпи портовых огней. Тихо вздыхает умиротворенный прибой.
— Ты бы только посмотрела, — смеется Михаил, — какая физиономия была у Ксидиаса, когда я выложил деньги на стол! Он до того был уверен, что у меня их нет, что просто для куражу уменьшил сумму неустойки.
— А где же ты взял деньги?
— Фарман одолжил. Я ведь на его аппарате буду участвовать в состязаниях.
Женя рада за Михаила. Он свободен, устремлен в будущее. А что ни о чем, кроме авиации, не говорит даже с ней?.. Что ж… Опять расставание и, видно, надолго…
Шумный успех, всеобщее признание достижений земляка, казалось бы, обязывают членов Одесского аэроклуба ко многому, но увы! При первом же голосовании о приеме Ефимова в члены клуба, его… забаллотировали! Это, конечно, дело рук аристократов, неприязненно относящихся к «выскочке-мужику». Есть все основания полагать, что в этом велика «заслуга» и банкира Ксидиаса. Хотя делец в накладе не остался — как-никак получил неустойку, отлично заработал на полетах и выгодно продал аэроплан Уточкину с компанией, — все же он затаил злобу. Субсидируемые им газеты всячески чернят Ефимова за «измену хозяину».
Михаил вынашивает большие планы. Во Франции он видел, как правительство, промышленники не жалеют средств, чтобы получить для армии новый могучий вид техники — аэроплан. Субсидии на развитие авиации увеличиваются там с каждым годом. То же наблюдается и в ряде других стран. Чувствуя приближение новой войны, каждое государство старается укрепить свою обороноспособность. Царская Россия плетется в хвосте: здесь еще только дебатируется вопрос о собственном воздушном флоте. Вместо того чтобы создавать свою авиационную промышленность, правительство делает ставку на иностранные фирмы…
Тщательно обдумав свои замыслы, Михаил решает начать с небольшого. Перед отъездом во Францию он направляет в Петербург на имя военного министра телеграмму:
«Выдвинутый судьбой в ряды первоклассных авиаторов, жду с нетерпением того момента, когда, освобожденный от всякого рода контрактов и нравственных обязательств по отношению к фирме и некоторым лицам, давшим мне возможность занять нынешнее положение среди авиаторов, я предложу свои услуги моей дорогой родине… Мне больно слышать, что Фарман вызван в Петербург для сдачи аппаратов и обучения пилотажу офицеров. Между тем как я — сын России — делал то же во Франции безвозмездно… Мой брат отбывает воинскую повинность в Тифлисе. Прошу о двухмесячном отпуске для него за границу, где обучу его искусству управлять аэропланом, куплю аэроплан новейшей конструкции и передам его военному ведомству…».[16]
Владимир
На глухом, затерявшемся в сопках разъезде Китайско-Восточной железной дороги, где за сотни верст не встретишь селений, где даже самому пришлось принимать новорожденную дочь, Владимир живет богатой духовной жизнью. Он привез с собой ящик книг, выписывает журналы «Нива» и «Вестник Европы», пристально следит за новостями техники.
Здесь, «на краю света», каждая весточка от родных и друзей — большое, волнующее событие.
«Как там Надя? Уссурийского тигра еще не приручила? — пишет Михаил. — Жаль мне вашего зверинца в Ирше! Заяц был уморительный!» Брат напоминает о светлом, еще ничем не омраченном периоде их жизни с Надей, когда после окончания киевских курсов Владимира направили на вновь открытый участок железной дороги Киев — Ковель помощником начальника небольшой полесской станции Ирши. Надя вовсе не тяготилась тем, что променяла родной Киев на этакую глушь. С детства любила она цветы, птиц, а здесь всего этого было вдоволь! Сразу же за станционными строениями начинался лес. Вот и поселились у них в доме лисенок, белка, а по двору бегал забавный козленок с колокольчиком. Вскоре по линии прошел слух, что помощник начальника станции завел зверинец, и друзья старались пополнить его. Прислали ежа, зайца и черепаху.