Оценил новую машину и Михаил Ефимов. В авиационной хронике тех дней появилось сообщение:
«Инструктор школы ОВФ Ефимов, имея в качестве пассажира генерала Каульбарса, совершил полет на «Ньюпоре», достигнув высоты 2150 метров. Спиральный спуск продолжался пять минут».
Каждому ясно, что «пятачок» на Куликовом поле — не для таких машин. Когда же, наконец, состоится переезд на новый аэродром возле речки Качи? Как быть? Терпеливо ждать, пока в верхах «всесторонне обсудят» этот вопрос? А что, если переехать уже сейчас, не дожидаясь начала строительства школы на новом месте?..
Идея вызывает всеобщее одобрение. Какое-то время авиаторы будут обходиться без особых удобств — не беда: впереди лето. Можно разбить лагерь, поставить палатки для инструкторов и учеников, парусиновые ангары для аппаратов. Новички — первый выпуск теоретических авиационных курсов, созданных при столичном политехническом институте, — мысль о переезде восприняли с энтузиазмом: ведь какой аэродром будет!
Местные богачи сделали широкий жест: один подарил школе двадцать десятин земли, другой предоставил под зимние квартиры для персонала свой дом в ближайшем имении. Земство пообещало провести шоссе. Налажена телефонная связь. Да и к городу — катером по морю — совсем близко.
Командовать работами по перевозке школьного имущества на Качу поручают ученику-новичку, младшему офицеру саперного батальона Виктору Соколову. Энергичный, трудолюбивый, он нравится Михаилу Ефимову. Они проводят вместе короткие минуты отдыха, увлеченно беседуя о прошлом и будущем авиации.
«Михаил Никифорович со мной чувствовал себя свободно и рассказывал мне о себе и о своих близких много такого, чего он другим не хотел говорить, — вспоминает Виктор Георгиевич Соколов, — В то время, весной 1912 года, вся Россия была взволнована и возмущена Ленским расстрелом. Прокатилась волна забастовок. Правительству поступали запросы даже от буржуазных партий. Обсуждали это кровавое событие и у нас, на Каче, но больше шепотом. Севастополь закрыли для въезда. На флоте шли аресты. Ходили слухи, что там готовилось восстание. Михаил Никифорович в связи с этим вспомнил о броненосце «Потемкин», о девятьсот пятом годе. А я рассказал ему, что тогда вынужден был выехать учиться за границу, где жил на положении политического эмигранта. «Когда я жил во Франции, — ответил мне Ефимов, — видел в Париже много русских: и интеллигенции, и рабочих. Там тогда жил большой русский революционер Ленин. Может, слыхали о таком?»
Я усмехнулся: «Конечно, слыхал. Кто же теперь не знает о Ленине?» — «А мне о нем много говорили люди, которые его видели и слышали». И рассказал о своих встречах с русскими рабочими — наборщиками типографии, которые его связали с французами-мотористами. Я поинтересовался, как эти люди сумели найти общий язык. Ефимов лукаво улыбнулся: «Рабочие всегда быстро знакомятся с другими рабочими, даже если они иностранцы». — «А что же, эти ваши знакомые были социалисты?» — полюбопытствовал я, — «А этого я не знаю», — все с той же лукавой улыбкой ответил Ефимов. Но эта его усмешка и тон разговора заставили меня подумать, что и он сам, наверное, был социалистом. Ни с кем в школе, кроме меня, Михаил Никифорович в таком тоне не разговаривал, но и со мной не во всем был откровенен, был какой-то предел».[46]
«Хочу — могу!»
Михаил давно приглашал Женю приехать на денек-другой в Севастополь. «Познакомишься с городом, — писал он, — посмотришь мое житье-бытье». Но она отмалчивалась. И вдруг телеграмма: «Встречай».
— Ну, зравствуй, «пилот-генерал», — улыбнулась Женя, — Веди к себе, в свои хоромы.
— А ты не меняешься, Женька, — рассмеялся Михаил. — Все та же колючка.
— Да и ты, кажется, не очень изменился, — усмехнулась она, всматриваясь в его загорелое, искрящееся весельем лицо. Но какая-то особая ухмылка, лукавый прищур глаз товарища заставили Женю насторожиться, придержать шаг у входа в дом на Екатерининской.
— Вижу по физиономии, — сказала она, — что ты опять для меня какой-то «номер» приготовил. Лучше сразу откровенно признайся, а то и через порог не переступлю.
— Что ты, что ты! Не будет никакого «номера». Прошу! — гостеприимно распахнул перед девушкой дверь Михаил.