— Вы могли бы быть членом правления, акционером и чиновником для особых поручений при Клементьеве, с окладом в двести рублей в месяц плюс дивиденды. Через год вы стали бы секретарем Клементьева с окладом в пятьсот рублей плюс те же дивиденды, разумеется. Ну, а на третий год вы могли бы стать заместителем Клементьева, но это уже будет зависеть от вашего желания и умения. В случае же, если вы тогда захотите основать собственное дело, то вы сможете получить обратно свои пятьдесят тысяч и прибыль, пройдя к тому же хорошую школу большой торговли.
— Большое вам спасибо. Все это очень меня устраивает.
— Тогда поторопитесь. Сегодня девятое августа.
Завтра я еду в Иркутск. К концу месяца надо сформировать правление.
— Я только заскочу в Старые Чумы, велю жене собираться и приеду в Иркутск.
— Прекрасно... Да, чуть не забыл, у вас есть еще один недостаток. Вам не хватает светскости.
— Светскости?
— Да, да. Знания того, когда как одеться, как себя держать с разными людьми, с деловыми знакомыми, на приемах, с дамами, не лезть первому с рукопожатием, в общем, все такое. Манеры — большое дело... У меня в конторе служит некий Курдюмов, он тоже поедет в Харбин. Проиграл все состояние. Бывший богач, не дурак и милейший человек, вот только игрок... Подружитесь с ним. Он все знает про светские манеры, и вкус у него хороший. Прислушиваясь к его советам, вы всегда будете одеты сообразно обстоятельствам, будете держать себя, как надо, и избежите многих конфузов... А теперь вы, пан Найдаровский. Вы не смогли бы побыть в «Самородке» еще недели две, до моего возвращения?
— Если нужно, то, конечно, смогу.
— Видите ли, у меня пятьдесят тысяч десятин тайги, это, по-настоящему, более десятка лесничеств. У меня никогда не было времени как следует заняться этим лесом. Организовал пока три лесничества, нанял двенадцать объездчиков, мы понемногу рубим лес для нужд «Самородка», и это все. Об охоте не думали совсем. И вот я хотел вас попросить, чтобы вы в эти две-три недели поездили, посмотрели и сказали мне свое мнение. По двум вопросам. Во-первых, что здесь нужно сделать, чтобы организовать рентабельное охотничье хозяйство? Или второй вариант — наплевать на рентабельность, я могу себе позволить удовольствие, каприз, но во сколько мне этот каприз обойдется и какой я буду иметь профит? Мне нужно на что-то решиться, взвесив все «за» и «против»... Вы сделаете это для меня?
— Постараюсь.
— Буду вам очень признателен... Итак, мы все обсудили. До свидания, пан Шулимов, жду вас в Иркутске через девять дней... До свидания, пан Найдаровский, встретимся здесь тридцать первого августа.
Они вышли. Шулим велел запрягать, было одиннадцать часов утра, он хотел сегодня заночевать в Удинском, а завтра приехать в Старые Чумы. Бронислав же попросил Любочкина, державшего в ящике стола все, что нужно для почтовых отправлений, дать ему бланк телеграфного перевода и листок бумаги с конвертом. Он заполнил бланк и написал Халинке письмо о том, что вот вернулся с вновь открытого золотого прииска, который они с компаньоном продали одному из местных богачей. Вырученной суммой он хочет поделиться с ней таким образом, что пять тысяч рублей высылает ей сейчас, а остальное через два года, поскольку подвернулся случай вложить деньги в доходное предприятие.
Шулим стоял рядом, ожидая, пока он закончит.
— Вот тут перевод на имя моей сестры. Запиши адрес. А вот тебе чек на двадцать пять тысяч. Двадцать тысяч прибавишь к своей доле в компании. За два года прибыль покроет этот перевод?
— Думаю, что и превысит...
— Тогда снова ей отправишь. Запомни, Халина Галярчик, поручаю тебе, как завещание.
— Не беспокойся. Сейчас дам тебе расписку.
— Зачем? Для нас важно честное слово.
— Да покарает меня еврейский бог, если я не буду заботиться об интересах твоей сестры!
Это прозвучало торжественно, как клятва.
— Значит, все в порядке. Передай от меня привет Евке, я от чистого сердца желаю ей удачи на новом жизненном пути... А что вы сделаете с хозяйством?
— Все продадим.
— И дом Николая, сто десятин тайги?
— Наверное, его тоже.
— Николаю все обошлось примерно в две тысячи. Я бы заплатил столько.
— Скажу Евке. Ну, прощай, Бронек. Ты помог мне выйти в люди. Я буду всегда хранить тебя в своем сердце!
— Никак ты не можешь без пафоса... Давай поцелуемся!
Они обнялись и расцеловались.
Лошади уже ждали у входа. Шулим дал щедрые чаевые конюху, три недели ухаживавшему за его лошадьми, последний раз помахал рукой на прощание, сел в тарантас и уехал.