— Глупо. Раз вы здесь, то делайте что хотите, но не мешайте другим! — ответил полковник, и голова опять легла на руки.
«Боже мой, что же это?.. Сколько здесь офицеров! На кроватях. Цветы. Конфеты. А там..» И образы пережитого, смешиваясь и переплетаясь в кинематографическую ленту, запрыгали перед глазами, и я, забравшись под стол, уснул, положив голову на снятое с себя пальто.
Проснулся я в десятом часу. В комнате стоял шум от споров, смеха и просто разговоров. Солнце лупило вовсю. Было ярко и странно.
«Почему надо мной какой‑то стол? Что за гостиная? Что за люди? Где я?» — быстро промелькнули недоуменные вопросы, но сейчас же исчезли от воспоминания о ночном, о вчерашнем.
«Где брат? Что с ним?» — впервые вырос вопрос тревоги о любимом брате, гордости нашей семьи.
«Господи, милый, славный. Господи! Что же это теперь будет с Россией, со всеми нами?» И я принялся читать «Отче Наш». Молитва успокоила, и я вылез из‑под стола. Офицеры, которые преобладали в наполнявшей комнаты публике, кончали пить чай. Около некоторых столиков сидели дамы.
«Что за кунсткамера? — зло заработала мысль. — Что здесь делают дамы? Ну ладно, умоюсь, поем и выясню, в чем дело!»
— Послушайте, где здесь уборная? — справился я у пробегавшего мимо солдата с пустым подносом.
— Там, — махнул он рукой на дверь, через которую я вчера вошёл сюда.
Я пошел. Из пустой следующей комнаты, где я слышал стоны, я ткнулся во вторую дверь и попал в большую когда‑то залу, а теперь ободранную комнату, с валяющимися и еще спящими телами, в которых я узнал юнкеров.
Около уборной — солдатской — я увидел через окно в другом помещении дикую картину насилования голой женщины солдатом, под дикий гогот товарищей.
«Скорее вон отсюда!..» И я, не умываясь, бросился назад.
Через час я познал тайну убежища для господ офицеров, мило болтавших с дамами.
Еще за несколько дней до выступления большевиков господа офицеры Главного штаба и Главного управления Генерального штаба потихоньку и полегоньку обдумали мероприятия на случай такого выступления. И вот это убежище оказалось одним из таких мероприятий. Находящиеся здесь все считались добровольно явившимися под охрану комитета полка, объявившего нейтралитет. Таким образом, создавалась безболезненная возможность созерцать грядущие события: «А что, мол, будет дальше?»
Но вот меня окликнул молодой офицер с аксельбантами:
— Вы меня не узнаете? Я адъютант Петергофской школы прапорщиков. Вас я видел в Зимнем. Как вы попали сюда? Ваши юнкера рассказывали, что вас выбросили в окно, а вы себе здесь… ха–ха–ха… — заливался от плоской шутки красивый поручик.
— Послушайте, я ужасно хочу есть, — перебил я его, — но денег с собою у меня нет. Не найдется ли у вас свободных сумм? Я вам, если будет все благополучно, пришлю по адресу, какой вы мне укажете, — попросил я у поручика.
— Пожалуйста, ради Бога, для вас все, что угодно. Вот, разрешите четвертную. Этого будет достаточно? — любезно предложил он мне.
— За глаза! Огромное спасибо. Вот мой адрес, на случай, если события вытеснят у меня из головы мое обязательство.
— Я адрес возьму не для этого, а как память о вас, — слюбезничал адъютант, стреляя глазами в даму в огромнейшей шляпе, украшенной перьями.
За болтовней, а затем за завтраком, за который взяли 10 рублей, — время незаметно бежало.
В это время в комнатах началось оживление
— Комиссар из Смольного приехал, — раздавалась из уст в уста новость, вызывая комментарии.
Через несколько минут вошел в комнату высокий красавец вольноопределяющийся — студент Петроградского университета. В вошедшем я узнал того вольноопределяющегося, который в качестве парламентера вел переговоры с комендантом обороны Зимнего дворца.
«Новая ниточка», — решил я, выслушав его заявление о том, что он уполномочен Военно–революционным комитетом выдать удостоверения на право свободного прохода по городу тем из офицеров, кто явился сюда сам или кого привели патрули, забрав на улицах города, но без оружия в руках и не в районе Зимнего дворца. Тех же, кто защищал Временное правительство, отправят в Петропавловку.
— И пожалуйста, — закончил он, — разбейтесь на группы и составьте списки. При этом для офицеров Генерального штаба должен быть отдельный список.
— Вот это хорошо! — заволновался подполковник. — Я всех наших знаю, и я вам, господин комиссар, его сделаю, — с улыбкой, почтительно говорил молодой подполковник.