Что мы знаем? Нет никаких доказательств того, что в связи с кровавыми событиями, которые с 1 августа в течение 63 дней происходили над Вислой, Сталин принял какое-либо новое серьезное решение. Решения, которые известны, неизменно повторяют то, что содержалось в директиве от 28 июля и что в новой обстановке стало условием осуществления планов 1-го Белорусского фронта от 9 августа — овладеть плацдармами на обоих флангах, очистить правый берег Вислы вплоть до Праги. Эту же задачу повторяет директива от 29 августа о переходе к обороне! А может быть, мы просто не знаем каких-то решений, относящихся к первым дням сентября? Казалось бы, передвижения войск, концентрация всей польской армии на пражском направлении и дальнейшие следствия этого — попытка ворваться в Варшаву силами не только польских войск, но и ряда советских частей 1-го Белорусского фронта маршала Рокоссовского — доказывают это. Во всяком случае, когда низшие уровни — фронт и армия, которых Сталин не выпускал из поля зрения, вовлекали имевшиеся в их распоряжении силы в действия, которые выходили за рамки известных нам решений, он не вмешивался. Вовлекали и действовали до тех пор, пока прямо на поле боя достаточно убедительно, ценою крови не обнаружилась бесперспективность этих действий.
Во всяком случае, мы знаем, что он не использовал сил из резерва Верховного Главнокомандования.
Однако не следует забывать: не каждый должен видеть иерархию проблем в том же свете, что и мы. Совсем наоборот: каждый смотрит на мир со своей точки зрения, и картина, которая открывается перед ним, зависит от места, на котором он стоит. Мир и Европа, фронт и война, карта и календарь по-одному выглядят с баррикады в сердце гибнущей столицы Польши и по-другому из Ставки Верховного Главнокомандования, с пункта, который руководит соответствующим образом мощными усилиями и огромным напряжением десятков миллионов людей, оказывает сильное и решающее влияние на судьбы мира, на судьбы сотен миллионов людей.
Что могла дать такая операция, ради чего стоило готовить ее?
Чтобы прорвать немецкую оборону на 40—70 километров и занять один город? Оперативная польза от таких действий более чем сомнительна. Бой в целях прорыва потребует много снарядов, бензина, много крови. Эта цена окупается обычно лишь в ходе преследования, в глубине прорыва, в размерах занятой территории. Но в данном случае движение после прорыва вглубь будет невозможно ввиду того, что на обоих флангах линия фронта оставалась далеко позади, на востоке. А для подготовки такой операции, которой отставание флангов не угрожало бы, то есть в масштабе наступления, названного позднее январским, необходимо было несколько месяцев. Да и для самого прорыва нужно где-то изыскать материальные средства и людей.
Уже давно были определены советские намерения на 1944 год, разработаны соответствующие оперативные планы, распределены материальные средства — людские ресурсы, горючее, боеприпасы. С 15 июля, как уже упоминалось, резко сократилась доставка горючего на 1-й Белорусский фронт, «приоритет» получал 1-й Украинский фронт (он перешел в наступление 18 августа), а вслед за ним — 2-й и 3-й Украинские фронты.
2 августа, когда наступление из Белоруссии на левом фланге перекрыло намеченные рубежи, а в центре и на правом фланге уже приближалось к ним, Верховное Главнокомандование Советской Армии окончательно утвердило директиву на Ясско-Кишиневскую операцию, планирование которой велось еще в июле. В соответствии с изменением направления главных усилий пополнения, боеприпасы, горючее для танков и самолетов в августе направлялись на юг, в распоряжение 2-го и 3-го Украинских фронтов. Туда же были направлены несколько частей, освободившихся в связи с окончанием Белорусской операции.
«Приоритеты» не были изменены, своего рода график усилий не подвергся переделке, запланированное наступление началось в намеченный срок. А незапланированное продолжало пребывать в стадии предварительных «вариантов». Вот и все. Но в этом и заключался выбор.