Немецкая оккупация — смертельная угроза самому существованию нации не только коренным образом изменила положение и потребности общества, но и внесла серьезные коррективы в социально-экономические формы жизни поляков. Во многих местах польского капиталиста заменил немецкий, польского помещика — немецкий помещик или назначенный немцами управляющий. Эти коррективы не изменили существа социальных отношений, не ликвидировали классовых противоречий, а лишь приглушили их. И прежде всего они не ликвидировали отражения этих противоречий в сознании людей. Подобно тому, как Мечислава Цвиклиньская, которая, не желая выступать на сцене, контролируемой немецким ведомством пропаганды, подавала кофе в варшавском артистическом кафе, не превратилась за один день в простую официантку, а осталась великой актрисой; польский помещик, даже будучи отстранен немцами, не превращался в крестьянина, а оставался помещиком, хотя и лишенным собственности. Точно так же экспроприированный и выселенный из Познани капиталист оставался капиталистом, хотя временно не занимался непосредственно своей деятельностью. И деревенская беднота, втянутая в колеса германской экономической машины и даже вывезенная на работу в Германию, также оставалась тем, чем была, полностью сохраняя в сознании опыт своего прошлого и потребности на будущее.
Движущие силы революции, которые сотрясали межвоенную Польшу, не перестали существовать. Отодвинутая на второй план проблема социально-политических форм жизни в будущей Польше должна была вновь стать актуальной, подобно тому, как была актуальной всеобщая мечта зажить наконец-то по-человечески после ухода немцев.
15 сентября 1944 года 9-й пехотный полк, двигаясь к Варшаве, к чернякувскому плацдарму, миновал Анин. Измученные четырьмя сутками ночных маршей, потрясенные заревом пожаров над Варшавой, испытывая внутреннюю дрожь и растущее напряжение в связи с предстоящим боем, солдаты, сгрудившись, сидели на повозках со снаряжением и боеприпасами. Говорили полушепотом и как бы нехотя о восстании, о Висле — широка ли, о плотах, о том, кто умеет плавать, а кто — нет, и о том, что портянки не надо наматывать туго, так как в воде будет трудно сбросить сапоги.
Внезапно, немного не к месту, знакомый еще со времени пребывания в Сельцах взводный пулеметчик из-под Ярослава сказал: «А корову мы, знаете, продали, и все равно оказалось мало. Такие долги были у отца. Пришел судебный исполнитель, позабирал перины и подушки. Мы с отцом просили, чтобы он подождал хотя бы неделю, пока мать лежала больная. Зря просили, мать все равно умерла…»
Лишь после долгого молчания, уже в Грохуве, он добавил: «Нет! Как же можно — из-под головы вытаскивать?»
Война войной, но в Польше под корой военной горечи зрела революция тех, кто с жадностью взирал из окна халупы через очень близкую межу узенькой полоски собственной земли на обширное и часто заброшенное барское поле. Революция тех, кто стремился работать и жить на своим трудом заработанные деньги и кто месяцами выстаивал у наглухо закрытых заводских ворот. Революция тех, кто стремился получить возможность творчества, чьи руки, ум годами питались мечтой о резкой перемене в жизни, о современных городах и отличных дорогах, о простых, прогрессивных законах для людей, о всеобщей доступности лечения, образования, книг, справедливости и счастья. Революция всех их, голодных и истосковавшихся, жаждавших хлеба и человеческого достоинства, права на труд и права на счастье.
Созревание. Больше того, эта революция совершалась. Тайная, скрытая и зачастую искаженная, не получавшая естественного выхода, она глухим эхом отзывалась в программах и борьбе политических группировок, в ожесточенной борьбе всех против всех, во взаимной вражде и неприязни; она совершалась, вырождаясь в интриги, порой давая о себе знать выстрелами.
Вопреки видимости, именно революция (а точнее — объективная необходимость революции, неудержимая потребность перемен) обусловила обострение разногласий между политическими группировками и направлениями, которые, вообще говоря, не выходили за рамки старого мира. Все они стремились найти способ решения назревших проблем и удовлетворения потребностей своего класса при сохранении общественного здания прежнего классового общества. А еще — найти удобный, с точки зрения их интересов, выход для революционных сил или подходящий метод торможения революции, увести ее в сторону или воспрепятствовать ей, ускорить или задержать, предотвратить или обмануть ее. Или еще — создать совершенно новые проблемы, которые приведут к тому, что эти назревающие потребности окажутся в новой обстановке несущественными.