Сказать правду, мне стало грустно и тяжело… Да и устал я от этой бездны, как мне тогда казалось, человеческой жестокости и бездушия…
Я поднялся с места.
– Вот что, братец, – сказал я Грядущему, – назначение в палачи от меня лично, как ты знаешь, не зависит. О твоем желании и о том, что я видел, передам начальству, – как оно решит, так и будет…
Претендующий на должность палача и его кум поклонились мне и предупредительно бросились подавать пальто.
В госпитале
На другой день, явившись к бывшему в то время обер-полицмейстеру графу Петру Андреевичу Шувалову, я подал ему обо всем рассказанном выше докладную записку. Прочитав ее, граф развел руками и сказал:
– Вот подите же!.. Ведь почтенного адмирала я хорошо знаю. Припоминаю, кажется, даже его кучера… Вот вам и загадка. Сидишь себе в собственном экипаже и не знаешь, что за человек такой перед тобой на козлах сидит… Впрочем, обо всем этом я переговорю лично с адмиралом и обо всем ему сообщу.
Несколько дней спустя граф вызвал меня и сказал, что кучер адмирала Платера отослан на испытание в госпиталь, и поручил мне узнать от госпитальных врачей, какого они мнения об этом человеке.
В этом госпитале служил в то время знаменитый впоследствии профессор Антон Яковлевич Красовский, который и провел меня в камеру, где в качестве испытуемого содержался наш воображаемый заплечный мастер, кучер Семен Грядущий.
Он встретил меня низкими поклонами и с выражением особенной признательности за определение его на должность палача.
– Здесь меня уже пробуют, ваше высокоблагородие, – заявил он, – гожусь ли я или нет.
И тотчас же он попросил у дежурного врача позволения испытать при мне свои способности. Эта просьба была тут же исполнена.
Его вывели в палисадник, где была приготовлена кукла в человеческий рост, одетая в белый холщовый бурнус.
Семену выдан был мочальный плетеный кнут наподобие плети, и он начал показывать свое искусство.
Он не сразу приступил к этому акту, а попросил предварительно позволить ему нарядиться в соответствующий костюм. Это ему было разрешено, и минут через пять Семен вместо серого халата явился в том самом наряде, в котором он впервые появился предо мной в «Золотом якоре».
Взяв с достоинством кнут в руки, он подошел к манекену и погладил его рукой по спине. Потом, отойдя сажени на две, стал вновь приближаться к нему с особенной торжественностью, восклицая: «Берегись, ожгу!»
Производя свои странные действия, этот удивительный «талант» несколько раз оборачивался ко мне, как будто бы взглядом приглашая оценить и удостоверить чистоту его работы и тонкость отделки. Вид его выражал необыкновенную самоуверенность и похвальбу: «Не сомневайтесь, мол, ваше благородие, оправдаем, мол…»
Поговорив с доктором, я оставил госпиталь в совершеннейшем недоумении… Что я мог сказать, что доложить по начальству?
Как ни не опытен и не малосведущ в то время я был во всякого рода психиатрии, тем не менее для меня лично не было сомнения, что здесь мы имеем дело с видом умопомешательства.
Ничего не скрывая и не утаивая собственных мыслей на этот счет, я все рассказал графу.
Он задумался.
– В самом деле, – сказал он, – история-то выходит довольно сложная… Не знаю, как тут и быть…
– Позвольте мне, ваше сиятельство, – сказал я, – еще поразведать и порасспросить об этом человеке.
– И в самом деле, сделайте это, – ответил мне граф, – а там видно будет, что с ним делать…
Вскоре я знал довольно грустную, хотя и отрывочную трагедию «палача».
Сердечная рана
Семен Грядущий, как оказалось, питал когда-то нежную страсть к одной женщине, которая была зверски убита какими-то злодеями, будучи беременной.
Злодеи были пойманы, осуждены и по тогдашним законам приговорены, между прочим, ко всенародному наказанию плетьми. Скорбя по утрате любимой женщины и питая в душе понятную злобу к злодеям, Семен Грядущий отправился смотреть, как будет наказывать их палач Кирюшка. И вот тут-то он убедился, что Кирюшка «мирволил» убийцам, наказывая их, по его мнению, весьма слабо.
Здесь кстати будет сказать, что подобное убеждение Семена Грядущего могло быть вызвано и не одним только чувством мести. Действительно, бывало, что, подкупленный родственниками убийц или самими преступниками, палач иногда являл «незаконную» снисходительность к наказанным.
Естественно, что и Семен Грядущий, быть может, попал на такую казнь «с сильным взмахом», но с «легким отводом» удара. Но вернее и то, что просто его рассудок, потрясенный горем, не выдержал и уступил место злобному умопомрачению, искавшему себе выхода в практике «настоящего» заплечного мастера, такого мастера, который, по его мнению, чуть ли не с одного удара должен убивать наказуемого…