Но палачом этому несчастному человеку так-таки и не удалось сделаться…
Через месяц я узнал, что Семен Грядущий, по собственной ли воле, по распоряжению ли начальства, отправился в один из монастырей на Ладожском озере. Далее я потерял о нем всякие сведения…
Шайка разбойников-душителей
Это была целая хорошо организованная шайка, с целью грабежа избиравшая своими жертвами преимущественно извозчиков.
Наглые, энергичные, смелые, они одно время навели на столицу панику.
Операции их начались с 1855 года.
В конце этого года на Волхонской дороге был поднят труп мужчины, задушенного веревочной петлей. По расследованию оказалось, что это был крестьянин Семизоров из села Кузьминского, что он ехал домой, был по дороге кем-то задушен, после чего у него взяли лошадь, телегу и деньги.
Убийство страшное, но не обратившее бы на себя особого внимания, если бы следом за ним, на той же самой Волхонской дороге, не совершилось точно такого же характера другое убийство.
На этот раз был задушен крестьянин деревни Коколовой Иван Кокко, причем у него взяты были лошадь с санями.
Затем страшные преступники как будто переселились в город Кронштадт и там друг за другом, также удушением веревочной петлей, были убиты и ограблены крестьянин Ковин и жена квартирмейстера Аксинья Капитонова.
Становилось как-то не по себе при рассказах об этих страхах, а тут вдруг убийство, также удушением, ломового извозчика Федора Иванова, – оба раза с ограблением и уже снова в столице, на погорелых местах Измайловского полка.
В то время местность Измайловского и Семеновского полков была мрачна и пустынна, и случаи грабежей и насилий бывали там нередки, но, собственно говоря, оказываться в тех местах и не требовалось, так как жили там преимущественно трущобные обыватели и разная голь.
После же огромного пожара погорелые места Измайловского полка, особенно ночью, казались страшными, как заброшенные кладбища.
Следом за извозчиком Ивановым, близ Скотопригонного двора, был найден другой труп, также задушенного и ограбленного извозчика.
Как сейчас помню впечатление паники среди жителей столицы, а особенно среди извозчиков.
Нас же угнетало чувство бессилия.
Я был тогда еще маленьким человеком – помощником надзирателя при Нарвской части.
У нас в части во время присутствия только и было разговоров что об этих происшествиях.
Пристав следственных дел, некий Прач, толстый, краснолицый, с рыжими усами, самоуверенно говорил:
– Небось откроем! У меня есть такие люди, которые ищут, и сам я гляжу в оба!
Но он больше глядел в оба… кармана мирных жителей своей части.
Другое дело был Келчевский.
Он был стряпчим по полицейским делам той же Нарвской части и проявлял незаурядную энергию, особенно в ведении следствия. Совершивший преступление уже не мог открутиться от него, настолько он был ловок, умен и находчив.
С ним мы подолгу беседовали о таинственных убийцах.
Как он, так и я не сомневались, что в ряде этих убийств принимает участие не один и не два человека, а целая шайка.
Одновременно с этими убийствами в Петербурге наводила немалый страх и шайка грабителей (это все было в 1855 году), члены которой грабили неосторожных пешеходов в темных закоулках и на окраинах.
Конец 1856 года и начало 1857 года можно было назвать буквально ужасными. За два месяца полиция подобрала одиннадцать тел, голых, замерзших, со страшными веревками на шее!
Это были все легковые извозчики или случайно запоздавшие пешеходы.
Не проходило утра, чтобы за ночь не объявилось совершенное удушение или на погорелых местах Измайловского полка, или на берегу Таракановки, Обводного канала, или на Семеновском плацу.
Из одиннадцати подобранных тел девять удалось оживить благодаря своевременной медицинской помощи, и рассказы этих оживленных, по-моему, страшнее всяких придуманных рождественских рассказов.
– Наняли меня, – рассказывал извозчик, – два каких-то не то мещанина, не то купца на Рижский пришпект, рядились за тридцать копеек, я и повез. Они песни поют. Только въехали мы это с Седьмой роты на погорелые места, они вдруг и притихли. Я поглядел: они что-то шепчутся. Страх меня забрал. Вспомнил я про убийцев и замер. Кругом ни души, темень. Я и завернул было коня назад. А они: куда? Стой! Я по лошади. Вдруг – хлясть! Мне на шею петля, и назад меня тянут, а в спину коленом кто-то уперся. Тут я и память потерял…
– А в лицо не помнишь их?