Сорок Сороков

45. Руки всхрустывай – напрасно,
губы взрезывай, чужие – всуе:
каждый стих живет, не гаснет,
то плачет, то стервою танцует.

46. Тоскуй, поэт; тоскуй, влюбляйся
в луны красные, в закаты, что как голова Иоконоана;
помни, помни: стреляться
поэту или поздно или рано.

47. Там та же песнь в небесных ледниках,
здесь в сумерках любви – все та же,
здесь для нее смычек – строка,
там – рыжие созвездя богомазов.

48. Все песни мне учесть дано,
и звездной пылью насытит строки строже,
вот загудит согбенных болей веретено,
и вот в снегу листа стихов калики перехожие.

49. Так не уйти от терпких этих болей, не уехать,
ни мыслью быстрой, ни судорогой наркоза, –
так вот она судьба поэта,
в котором, говорят, есть искра Божья.

50. Ну что же, вздергивай клинок брови,
и губы взнуздывай насмешливой улыбкой,
в проборах строк, изысканных, скорби,
ладошками зори лови неведомого рыбку.

51. И летопись потом, на пламенных строках,
тебе подаст умученного тернии,
когда не тело – осенний только прах,
а в духе звоны: Requiem Aeternam.

52. Я жму послушной мыслью и тонкою рукой,
отведав сладости земной и скверны,
курка привет, такой по дружески стальной,
а в дуле шелестит: Requiem Aeternam.

53. И там, где, в снежной пыли книг ув-з Софии ботик
на стенах где Бердслей и Беклин, –
во всех пройденных кубах библиотек
на корешках златится: Requiem.

54. Я не пойду вечернею, баюкающею, порой,
по дышлам улиц, с игрушечной девчуркой, –
меня, родимая, знакомая, укроет
времен такая, тепленькая, бурка.
  Черный наклонился чопорно: «Да, верно,
  Ты напишешь Requiem Aeternam».