Между прочим, смоленские дороги — старая и новая — оставили в душе Симонова такое негасимое чувство, что, готовя этот очерк для своего собрания сочинений, он написал в самом его начале: «Когда я думаю о Родине, я всегда вспоминаю Смоленщину…»
Не могу удержаться, чтобы не рассказать еще об одном эпизоде, как раз и свидетельствующем, что в действительности значили для Константина Михайловича дороги Смоленщины. Да, много трагического повидал он здесь в первые же месяцы войны: бесчисленные бомбежки немецкой авиацией наших войск, наших городов и сел; гибель наших бомбардировщиков, вынужденных порой летать на выполнение боевых заданий без прикрытия истребителей, отступление измотанной боями пехоты, не всегда организованное, толпы беженцев на дорогах, стариков, женщин, детей. Но особенно потрясла его душу уходившая из горящего города колонна слепых детей и взрослых: с котомками на плечах они шли друг за другом и, чтобы не потеряться, держались за простыни, связанные в длинную ленту.
Под Могилевом, на Буйническом поле, Симонов побывал в 388-м полку 127-й стрелковой дивизии. Десятый день этот полк вел бои с немецкими танками, но не отступил ни на шаг. Перед его окопами громоздились подбитые и сгоревшие вражеские машины. Симонов пересчитал их, а фоторепортер Трошкин запечатлел э ту панораму на пленке.
Запомнилась Симонову беседа с командиром полка полковником Кутеповым, о которой в дневнике писателя есть такая запись:
«Мы рассказали ему, что когда проезжали через мост, то не заметили ни одной счетверенной установки и ни одной зенитки. Кутепов усмехнулся:
Во-первых, если бы вы. проезжая через мост, сразу заметили пулеметы и зенитки, то это значило бы. что они плохо поставлены. А во-вторых… — тон, которым он сказал это «во-вторых», я, наверное, запомнил на всю жизнь. — Во-вторых, они действительно там не стоят. Зачем нам этот мост?
Как «зачем»? А если придется через него обратно? Не придется, — сказал Кутепов. — Мы так уж решили между собой: что бы там кругом ни было, кто бы там ни отступал, а мы стоим вот тут, у Могилева, и будем стоять, пока живы…»
Да, на всю жизнь запомнил Симонов июльские дни сорок первого года на Смоленской дороге. И видимо, должно было так случиться, что спустя почти сорок лет, осенью 1979 года, прах Константина Михайловича, согласно его завещанию, был развеян именно на том самом бранном Буйническом поле, где бесстрашно сражался и лег почти весь полк вместе со своим командиром Кутеповым и где молодой в ту пору писатель дал себе и времени клятву писать правду, и только правду об этой войне.
На это поле, где лежит глыба гранита — скромный памятник Константину Симонову, приезжают писатели Москвы, Белоруссии и других районов страны. Бываю там и я. И вот во время одной из поездок я встретил там мальчишку-восьмиклассника и как бы невзначай спросил его:
— Как называется это поле?
— Буйническое, — ответил он.
— А чем оно знаменито?
— Здесь воевал Симонов…
Нужны ли к этому ответу комментарии?..
В мае сорок второго в «Красной звезде» была опубликована баллада Алексея Суркова «Песня о слепом баянисте», занявшая в газете почти три колонки. Под заголовком стояло: «Посвящается, Мише Попову, слепому баянисту воздушно-десантной бригады имени Кирова».
Итак, мы узнали, что дело происходило в дни битвы за Москву на реке Нара. Узнали, что песню ведет баян. Узнали из посвящения, что главный герой баллады — слепой парнишка Миша Попов. Об этой балладе я рассказывал во второй книге своей трилогии «Год 1942» — через сорок пять лет после ее опубликования в газете. В книге были строки: