Я зажмурился, накрывая голову подушкой, и прибавил звук телевизора до максимума.
– Раз… два… три…– нужно досчитать до десяти, глубоко вздохнуть, выдохнуть и успокоиться.
У моего соседа снова течка и очередной секс–марафон за стеной. Хотя и в остальное время он не брезговал приводить альф в свою комнату. В институте за моим соседом давно и надолго укрепилось звание «первой шлюшки», которая никогда и никому не отказывала.
Особенно он срывался во время течки, когда поток обезумевших от желания и возможности халявного, ни к чему не обязывающего секса альф выстраивался буквально в живую очередь возле нашей квартиры. Иногда он принимал их по двое или даже по трое одновременно.
Послышался очередной приглушенный и протяжный стон омежки, за которым последовали монотонные толчки в стену.
«Шлюха! Я же просил отодвинуть кровать подальше от стены!»
Я никогда не видел, как он занимается сексом, но слыша безумные стоны и всхлипы соседа за стеной, каждый раз лаская себя, я представлял его активным, несдержанным и порочным. Закрывая глаза и поглаживая себя рукой в такт ритмичным ударам в стену, я всегда представлял его сверху, с широко и пошло разведенными ногами, развратно откинувшегося назад. Шелковистые волосы, разметавшиеся по плечам, спине и рукам, прилипали к влажной от пота коже. Голова откинута назад, пухлые губы приоткрыты, рваное, глубокое дыхание в такт мягким и глубоким толчкам. Представлял, как его тело плавно скользит вверх и вниз, плотно обхватывая и насаживаясь на мой член. Тонкие изящные пальцы комкают простыни, царапая и впиваясь в мою плоть.
Вообще–то, в эти дни я старался убраться подальше из квартиры, оставаясь ночевать у друзей и знакомых. Если же место ночлега не находилось, я запирался в своей комнате и врубал на полную громкость телевизор вместе с аудиосистемой, чтобы заглушить животные звуки секса, что доносились из комнаты моего соседа.
А по ночам, оставшись один, он ревел во весь голос, обливаясь слезами, и выл, как белуга, не сдерживая громких рыданий.
Сколько раз в такие моменты я подходил к его двери, но так ни разу и не смог заставить себя зайти, лишь опускаясь на корточки, прижавшись спиной к косяку. До боли сжимая кулаки, дожидался, пока его рыдания переходили в чуть слышные всхлипывания, а тихое хныканье в мерное дыхание. Только тогда я мог успокоиться и шел спать.
А на утро все повторялось: днем он стонал от наслаждения, а ночью скулил, как побитая собака.
Так пролетали дни, недели и месяцы нашего совместного проживания.
В эту квартиру мы попали по воле случая: при распределении жилплощади от института. Альфа и омега, заключенные в пределах одной территории, разделенные тонкой бетонной стеной. Учились мы на разных факультетах, так что наше общение сводилось исключительно к встречам на совместно занимаемой территории.
Только вот начиналось все не так. Еще около двух лет назад он был совершенно другим.
Он был нежным, скромным и невинным. Совсем еще мальчишкой, ни разу не знавшим течки. Он так мило смущался, краснея до кончиков ушей, морщил свой курносый носик, когда злился или расстраивался, и неловко прикрывал тонкими ладошками лицо, заливаясь звонким смехом.
Он был очень скромным малым и тяжело привыкал к новым людям. Но мы как–то сразу поладили. Со стороны наша парочка выглядела довольно контрастно: я – здоровый, плечистый, коротко стриженный мужлан, и он – изящный, тонкий и вечно бледный.
Из–за его постоянной привычки собирать копну шелковистых смоляных волос в хвост или непринужденную косичку, а также миндалевидных синих глаз, густо обрамленных длинными и пушистыми ресницами, его часто принимали за девушку. На что он злился и опять недовольно морщил нос. Но его особенной чертой были ярко выраженные глубокие ямочки на щеках, которые были видны даже тогда, когда он был абсолютно серьезен.
Мы часто проводили вечера друг у друга в комнатах, дурачились, листая журналы либо просматривая новинки кино, поедая вредный фастфуд или так им любимое фисташковое мороженое. Я подтягивал его по точным наукам, а он отрабатывал со мной иностранные языки. С ним было легко, весело и непринужденно.
Я любил его общество, любил его повадки, любил смену его непостоянного настроения, любил его заразительный смех. Я сам точно не понял, в какой именно момент я осознал, что люблю его. Я видел, что он тянется ко мне, к моему обществу, нас определенно влекло друг к другу. Но он был такой нежный, такой чистый и невинный, что я даже в мыслях не мог позволить себе посягнуть на его добродетель. Поэтому я держал себя в руках, никак не проявляя своих истинных чувств, наслаждаясь самим фактом нахождения самого родного и любимого человека рядом.
Пока все не изменил случай.
В тот вечер я был на дне рождения друга. Я был весел и пьян. Сейчас я понимаю, что все, что произошло потом и происходит с нами сейчас, это полностью моя вина. Я заслужил те муки, которые испытываю каждую секунду своей жизни, находясь рядом с ним.
Двенадцать пропущенных звонков и одна единственная SMS. Их я увидел уже позже, в больнице. Он ждал меня, нуждался в моей защите, надеялся на мою помощь.
«Пожалуйста, возьми трубку! У меня началась течка! У меня нет денег и мне больше некому позвонить. Я в библиотеке. Пожалуйста, забери меня, я буду ждать тебя там. Мне страшно!»
И он ждал, ждал до самого закрытия. Глупый! Почему ты не ушел днем, пока еще светло и на улицах много народа? Почему ты был именно в том месте, которое наиболее удалено от нашего дома? Почему я не почувствовал изменения твоего запаха еще утром? Почему я так и не услышал ни одного твоего звонка? Так много почему… Но сейчас это не важно, потому что уже ничего не изменить.
Их было трое, они подловили тебя на автобусной остановке недалеко от библиотеки, на которой ты продолжал преданно ждать меня. Они измывались над тобой несколько часов: били, рвали и калечили тебя, оставляя на твоем бледном теле свои кровавые метки.
Это я во всем виноват. Не такого первого раза я желал для тебя, ты этого не заслужил. Я тебя не спас, и это только моя вина. В те минуты, когда тебе было больно, страшно и одиноко, я был весел и пьян.
Я выследил каждого из них. Выследил по запаху, который они оставили на тебе. Я наслаждался их криками и болью, их мольбами о помощи, когда ломал кости рук, что осмелились дотронуться до тебя. Безумно улыбался, превращая их лица в кровавое месиво, наблюдая за брызгами крови из разбитых губ, которыми они касались тебя. Я вел себя как животное, я был ослеплен жаждой мести и наслаждался ею.
После этого происшествия мой сосед полностью изменился: пропал огонек блеска живых и ярких глаз, взгляд стал тусклым и безжизненным, но самое главное, что с того самого дня я больше никогда, ни единого раза не слышал его звонкого и заливистого смеха.
Он продолжал отлично учиться, но по-прежнему избегал других людей, полностью замкнувшись в себе.
Вот только стал спать со всеми подряд, без разбора. Первое время я отваживал каждого, кто только пытался только кинуть взгляд на моего соседа. Я устраивал драки, ломал ребра и разбивал носы. Бесчисленное количество альф было пинками спущено с лестничного пролета нашей квартиры. Тогда он стал встречаться с ними за пределами своей комнаты: уходил под ручку с очередным любовником прямо посреди пары, неоднократно был застукан в туалете и университетской раздевалке прямо в самый разгар «процесса», пропадал по нескольку дней на квартирах своих ухажеров или съемных номерах любовных отелей.
Я был единственным альфой во всем институте, кто ни разу не был с ним, кого он ни разу не допустил до своего тела. Хотя я и сам никогда за это время не предпринимал попыток, особенно после одного случая.
У моего соседа была очередная течка, и я как раз собирался смотаться из квартиры с утра пораньше, пока омежка еще спал. Мы пересеклись в прихожей: его безумный запах, такой нежный и приторно-сладкий, его тонкие, с длинными и изящными пальцами бледные руки, его острые коленки и выпирающие ключицы, его растрепанные во время сна волосы и заспанные глаза. Все это оголило мои так тщательно глубоко спрятанные чувства, что я так усердно пытался побороть каждую секунду проживания рядом с ним. И я сорвался.