У меня мелькнула мысль бросить эту затею.
Существовала одна веская причина, почему мне не следовало возвращаться в места, где я играла ребенком, и причина эта заключалась в том, что я давно перестала им быть. Теперь я принадлежала миру взрослых, и куда яснее, чем раньше, понимала, что в этом лесу больше шансов подхватить лосиную вошь (и заболеть болезнью Лайма) или наступить на мокасиновую змею (чей укус мог оказаться смертельным), чем обнаружить нечто поистине удивительное. Я больше не верила в волшебство и слишком хорошо знала историю и географию, чтобы воображать, что здесь можно натолкнуться на остатки храмов ацтеков или майя.
Но, оглянувшись, я не увидела за деревьями дома. Поэтому, рассудив, что дорога назад займет у меня не меньше времени и усилий, чем путь вперед, я решила попытаться все же добраться до берега и вознаградить себя свиданием с речкой.
С немалым трудом, отгоняя от себя мысли о змеях и ядовитом плюще и жалящих насекомых, которые наверняка скрывались в массе подлеска, я продвигалась вперед, и, наконец — возможно, не менее чем через пять минут, — деревья поредели, и я вышла на песчано-глинистый берег всего в нескольких футах от широкой, искристой ленты коричневой воды.
Просто изумительно, до чего точно эта мирная картина соответствовала моим воспоминаниям о ней. Река, которая, петляя, терялась в лесу, под ветвями нависших над ней деревьев, была до того прекрасна и таинственна, что пробудила во мне чувство, которое я определила бы как нечто среднее между эстетическим восторгом и религиозным трепетом. И хотя я человек по преимуществу городской — а может быть, как раз по этой самой причине, — редкие встречи с природой всегда производят на меня неизгладимое впечатление, властно напоминая мне о том, что в мире есть многое, о чем я не имею представления. И, разумеется, уже через минуту я об этих прозрениях забываю. По крайней мере, продолжаю жить так, словно их и не было.
Взглянув на темно поблескивающую воду, я задумалась о ее глубине. У края воды зашевелился камень, и я затаила дыхание, вообразив, будто вижу что-то невозможное, пока не поняла, что это всего лишь черепаха, одна из четырех, которые грелись на утреннем солнышке. В лесу позади меня раздалась отрывистая, нетерпеливая дробь дятла. Еще дальше, за лесом, слышался бесконечный шуршащий звук, словно ветер шелестел в тростниках, — я знала, что это фривей, но на него можно было не обращать внимания, а в остальном вокруг все было тихо. Почти не верилось, что эта земля продолжает существовать, неизведанная и неиспорченная, в сердце большого города. У меня было такое чувство, будто я попала назад во времени или перенеслась в другое пространство — в детство.
Уходить не хотелось.
Жара, царапина на руке, страх перед лосиными вшами и змеями больше меня не беспокоили. Я шла вдоль берега. Вблизи реки не нужна была дорога — поток сам указывал путь. Детская страсть к исследованиям овладела мной опять.
Пейзаж вокруг становился все более и более знакомым, и это внушило мне недоверие. Наверняка я обманываю себя. Сорок лет прошло с тех пор, как я бродила по этому лесу, а за это время даже речной поток мог сменить свое русло.
Однако это было не просто смутное ощущение дежавю — я и впрямь знала это место. Берега постепенно становились все выше, а узкая полоска песка по эту сторону превратилась в широкий пляж, который, как я помнила, был моим любимым местом для игр. А вон там, где берег совсем крутой, и на бледной, изрытой ямками вертикальной стене не растет ни травинки, там был «утес», на котором я практиковалась в скалолазании. (Трогательно, конечно, но где я могла найти что-либо хоть отдаленно похожее на горы посреди нашей тучной прибрежной равнины?) А чуть подальше — вспомнив, я еще ускорила шаг, — в отвесной стене берега была выемка, которую я ухитрилась сделать глубже. Это была моя «пещера», где можно было укрыться от жары и, свернувшись калачиком, читать. И она оказалась на месте! За столько лет дожди и ветер не разрушили ее. Моя бывшая норка все еще была надежным укрытием.
На миг мне даже стало жалко, что я не захватила с собой книгу, в память о былых временах. И тут я увидела, что меня кто-то опередил.
Нет. Мое сердце подпрыгнуло, я встала как вкопанная и смотрела. В «пещере» что-то лежало — какие-то одеяла и, кажется, подушка…?
Может, мои? Помню, как мне досталось однажды, когда у бабушки пропала пара думок… откуда мне было знать, что они такие особенные? Но то, что лежало там сейчас, не могло быть бабушкиными подушками. Тогда я вернула свою самодельную постель в дом, и мне несколько месяцев не давали карманных денег — ими оплачивалась какая-то специальная чистка.
Да и цвет у этого предмета был все равно не тот; не элегантная диванная подушка, а что-то комковатое, грязно-белое, хаки… наверное, сверток старой одежды. Быть может, этим тайным убежищем пользуются теперь другие дети, или же это просто выброшенные вещи, принесенные сюда во время паводка и оставшиеся на берегу, когда вода спала.
Я подходила ближе, еще ближе, кралась к предмету вдоль кромки воды, осторожно и медленно, куда медленнее, чем я сделала бы это в детстве, потому что теперь по спине у меня бегали колкие мурашки — я подозревала, что передо мной было нечто куда более серьезное, чем ворох старых тряпок.
Это было тело. Я остановилась, подавляя желание повернуться и убежать. Глупо будет, если брошусь наутек, а потом окажется, что меня просто подвело мое стареющее зрение. Я заставила себя подойти еще ближе, пока окончательно не удостоверилась, что передо мной именно тело. Маленькое, будто детское.
Странно, но теперь, когда я убедилась, мне не было страшно. Даже отвращения, и то не было. Я как будто сделала открытие во сне, где нормальные реакции неуместны.
Не столько спокойная, сколько безразличная, я подошла вплотную, чтобы посмотреть. Но это оказалось тело не ребенка, а, совсем наоборот, старика, и, кажется, даже не мертвого.
— Мистер Будро?
Я произнесла это имя машинально, не потому, что узнала старика, а потому, что совсем недавно думала о его судьбе. Но, едва оно прозвучало, как все сразу изменилось. Теперь я была абсолютно уверена в том, что он дышит, и, пока я вглядывалась в его лицо, пытаясь сопоставить его с тем, которое было в моей памяти, его восковая бледность потеплела прямо у меня на глазах, как будто мое внимание вернуло его к жизни. Я перевела взгляд с лица спящего древнего старика на его руку, прижатую к боку, крохотную и похожую на клешню. Если он не мистер Будро, то тогда его присутствие здесь, на моей земле, становится еще более загадочным.
Я огляделась вокруг. Стояла такая тишина, словно весь мир затаил дыхание. Острые, как копья, лучи солнечного света отражались от воды, непереносимо блестя.
— Мистер Будро? — Мой голос дрогнул. — Мистер Будро, это правда вы?
Я вгляделась в сухонького старичка, свернувшегося калачиком в земляной норке, и заметила, что его глаза задвигались под закрытыми веками. Дышал он так неглубоко, что его грудь едва поднималась, но сомнений не было: он дышал, он спал. Значит, он жив, но надолго ли?
Я вдохнула поглубже и заговорила решительно.
— Я сейчас позову на помощь. У меня нет с собой телефона, поэтому мне придется вернуться в дом и позвонить оттуда. Я скоро вернусь, обещаю…
Он тут же раскрыл глаза. Сначала казалось, что они ничего не видят, как у младенца, но потом он разглядел мое лицо и улыбнулся, узнавая меня. Он хотел заговорить — его сухие, растрескавшиеся губы приоткрылись, я увидела движущийся за ними язык, — но не смог издать ни звука.
— Все хорошо, — сказала я ему тихо. — Я вас нашла, и сейчас позову на помощь.
Не успела я договорить эти слова, как он протянул ко мне руки, и я тут же поняла ну, конечно, самым простым и быстрым способом спасти его будет просто перенести его в дом самой. Там я дам ему воды, он отдохнет, придет в себя и сам скажет мне, кому звонить. И я наклонилась и взяла его на руки, приготовившись поднять солидный вес, но ничего подобного. К моему удивлению, он оказался легче новорожденного младенца Багаж, который я недавно протащила через половину эскалаторов Европы, и то был тяжелее. К тому же, в отличие от большинства тяжестей, он не висел на мне мертвым грузом. Он обхватил меня руками за шею, а ноги поджал так, чтобы мне было легче его нести.