Несколько дней спустя мистер Грюйтер отправился на прогулку, чтобы размяться и заодно проверить, продвинулась ли работа, которую он велел сделать, и тут он увидел группу заключенных, работавших под присмотром тюремного надзирателя. Среди них он заметил Рыжего Теда. Он был в тюремном саронге, выцветшей малайской куртке и в старом тропическом шлеме. Они ремонтировали дорогу, и Рыжий Тед держал в руках тяжелую кирку. Проход был узким, и резидент увидел, что ему предстоит пройти буквально на расстоянии фута от Рыжего Теда. Грюйтер вспомнил его угрозу. Он знал, что Рыжий Тед — человек необузданного нрава, а его реплика в суде ясно показала, что он отнюдь не считал вынесенный резидентом приговор, обрекший его на шесть месяцев принудительных работ, милой шуткой. И если бы Рыжий Тед вдруг набросился на него с киркой, ничто на этом свете не могло бы его спасти. Конечно, надзиратель тут же пристрелил бы Рыжего, но голова резидента уже была бы проломлена. У него неприятно заныло под ложечкой, едва он поравнялся с заключенными. Они работали парами в нескольких футах один от другого. Он собрал всю свою волю, чтобы не ускорить и не замедлить шаг. Когда он проходил мимо Рыжего Теда, тот воткнул свою кирку в землю и поднял на него глаза. Поймав его взгляд, он подмигнул. Резидент едва сдержал улыбку и с важностью официального лица проследовал дальше. Но это подмигивание, столь ехидное и озорное, доставило ему удовольствие. Будь он багдадским халифом, а не мелким чиновником на службе голландской короны, он тотчас бы освободил Рыжего Теда, велел рабам омыть и надушить его, а затем, облаченного в златотканые одежды, пригласил бы на пиршество.
Рыжий Тед вел себя примерно, и когда месяца через два резиденту надо было послать группу заключенных на один из отдаленных островов для выполнения какой-то работы, он включил в эту группу Рыжего Теда. Тюрьмы там не было, так что десяток арестантов, отправленных под наблюдением надзирателя, разместились у туземцев и по окончании дневных трудов жили как свободные люди. Работы там хватало, и Рыжий Тед мог пробыть на острове до конца срока. Резидент повидал его перед отправкой.
— Послушай, Рыжий, — сказал он, — вот тебе десять гульденов, сможешь там купить себе табаку.
— А не могли бы вы добавить еще немного? Ведь мне приходит ежемесячно по восемь фунтов.
— Я полагаю, этого достаточно. Я буду сохранять поступающие для тебя переводы, и когда вернешься, получишь кругленькую сумму. Тогда сможешь поехать, куда захочешь.
— Мне по душе здесь, — ответил Рыжий Тед.
— Ну и ладно. Как только вернешься, приведи себя в порядок и приходи ко мне домой. Разопьем бутылочку пива.
— Отлично. Поболтаем всласть!
Тут на сцену выступает его величество случай. Остров, на который отправили Рыжего Теда, назывался Мапутити, и, подобно остальным, был скалистым, густо порос лесом и окружен рифами. На нем имелось две деревни: одна среди кокосовых пальм на берегу моря, как раз напротив прохода среди рифов, другая — в центре острова возле озера с солоноватой водой. Некоторая часть жителей второй деревни была обращена в христианство. Связь с Бару осуществлялась катером, который время от времени заходил на различные острова и перевозил пассажиров и продукты. Но местные жители были мореходами, и если возникала срочная необходимость связаться с Бару, они снаряжали прау[7] и проплывали на ней примерно пятьдесят миль, разделявших эти острова. Случилось так, что за две недели до истечения срока, на который был осужден Рыжий Тед, обращенный в христианство старейшина деревни, что находилась на берегу озера, внезапно заболел. Туземные средства ему не помогали, и он корчился в муках. Гонцы были отправлены на Бару просить помощи у миссионера. Но, к несчастью, в это время мистера Джонса свалил приступ малярии, посему он лежал в постели и не мог передвигаться. Он обсудил ситуацию с сестрой.
— Похоже на острый приступ аппендицита, — сказал он.
— Ты не можешь ехать, Оуэн, — заявила сестра.
— Но не могу же я допустить, чтобы человек умер.
У мистера Джонса была высокая температура — 104 градуса[8]. Страшно болела голова. Всю ночь он бредил. Глаза его лихорадочно блестели, и сестра чувствовала, что он сохраняет сознание лишь огромным усилием воли.
— В таком состоянии ты не можешь оперировать.
— Конечно, нет. Тогда должен ехать Хассан.