«Нет, не знает!» — решил Алешка и хитро продолжал:
— Драть, Тихон Иванович, по советским законам не положено. А печку растопить — это я мигом.
Он спрыгнул с сундука.
— Ладно, ладно, законник, — улыбнулся Тихон Иванович и выбросил в печку окурок. — Пойдем лучше в сарай, голубей проведаем.
— Как… каких голубей? — поперхнулся Алешка. — Что вы, Тихон Иванович, никаких у меня голубей нет. Это я раньше баловался. И ключ от дровяника мама с собой взяла.
— Как это с собой? Вон, возле окошка висит. Я его еще с того раза, как мешок взяли, запомнил.
Алешка понял, что игра окончена, и, погрустнев, сказал искренне:
— Сам не знаю, как это вышло… Я уже хотел вернуть их, Тихон Иванович, честное слово, да потом узнал, что милиция приезжала… Что мне за это будет?
— Что? В тюрьму посадят, — сказал участковый. — Все целы голуби-то?
— Угу, — сквозь слезы прошептал Алешка. — Все, можете проверить.
Они вместе направились к дровянику. Голуби чувствовали себя прекрасно. Алешка высыпал в кормушку пригоршню овса, и воздух наполнился тугим треском крыльев. Голуби слетели с насеста и принялись за еду. Алешка обернулся к участковому:
— Куда их теперь? В милицию нести?
Тихон Иванович смотрел на него добрыми глазами:
— Конечно, в милицию… Мать-то во сколько придет? В четыре? Ну, вот тогда и принесешь. И овес с собой захвати, сколько осталось.
Алешка проводил взглядом участкового, сел на мешок с овсом и закрыл лицо ладошками.
На крыльце милиции Алешка неожиданно увидел Тоню Шарову. Она, не заметив Алешку, мотнула косичками и скрылась за углом. Ужасное подозрение закралось ему в душу: «Зачем Тонька была в милиции? Неужели она навела его тогда на засаду «низовских»? А может, и про голубей тоже она рассказала? Нет, не может этого быть, — отогнал Алешка тревожные мысли, — про голубей она ничегошеньки не знала».
— Ты кого ждешь, малый? — из дверей выглянул дежурный. — Как твоя фамилия?
— Грибков, — хмуро ответил Алешка, поднимая мешок.
— А! Грибков! — заинтересованно посмотрел на него дежурный. — А это, значит, голуби? Ну, заходи.
Алешка вздохнул и вошел в отделение. В дежурной комнате за барьером, на длинной скамейке чинно сидела вся «низовская» компания во главе с Говязиным. «Низовцы», как по команде, повернули головы и посмотрели на Алешку, потом разом уставились вниз. Только один Суханов задержал взгляд на мешке:
— А мои почтари все целы?
Алешка, не отвечая, положил шевелящийся мешок в угол. В дверях уже стоял дежурный.
— Грибков, на допрос в третий кабинет.
— Говязин, на допрос — в пятый.
Алешку допрашивал молодой краснощекий следователь в тугом новом мундире. Подняв редкие брови, он с минуту рассматривал Алешку, потом сразу забросал вопросами:
— Сколько лет? Где живешь? Кто мать? Где отец? С кем воровал? Имел ли приводы в милицию? Где взял технические средства для кражи?
Алешка испуганно смотрел на следователя и поспешно отвечал: «Четырнадцать лет, мать — токарь на заводе; да, украл восемнадцать голубей и полпуда овса; воровал один». Насчет технических средств он не понял, и следователь объяснил ему, что это лом-гвоздодер. Алешка сказал, что нашел лом возле дровяника Гришки Хорунжего.
Пока следователь писал, Алешка смотрел на его широкий затылок и мучительно раздумывал: «Посадят или нет?» А следователь сыпал уже новыми вопросами.
— Кто был подстрекателем? Куда намеревался сбыть голубей и фураж? Какие кражи совершал еще? Когда и где именно?
По тону следователя Алешка понял, что посадят, и похолодел от ужаса и жалости к себе. В голове звенело от страшных и непонятных слов «подстрекатель», «фураж». Отвечать на вопросы он уже не мог.
А следователь, рассерженный его молчанием, напомнил ему старые грехи, называл какие-то статьи Уголовного кодекса, тряс перед лицом какой-то бумажкой:
— Молчишь? Неделю назад задерживался за спекуляцию папиросами. Вот оно, твое объяснение! Драки устраиваешь! А здесь молчишь?
Под конец он дал подписать протокол и велел посидеть в коридоре, бросив вдогонку:
— Подумай хорошенько. Надумаешь — заходи…
Алешка сел возле дверей кабинета и задумался. Ему вспомнилась вся его нелепая жизнь: драки, игра в карты, спекуляция, наконец, кража.
Он чувствовал себя несчастным и покинутым всеми. Даже Тонька Шарова отказалась от былой дружбы. Ну и пусть! Так ему и надо, вору, спекулянту…
Рядом хлопнула дверь. По тяжелым шагам Алешка узнал Бердышева, но головы не поднял. Участковый постоял перед ним, потом вошел в кабинет. Вдруг Алешка услыхал в тишине коридора странные хлюпающие звуки. Он поднял тяжелую голову. В дальнем конце коридора плакал старый Алешкин враг, главарь «низовцев» Васька Говязин. Он плакал тихо и горлом: «Кы-хы… Кы-хы…» Странно, Алешка не чувствовал сейчас к нему никакой ненависти. Он даже начал жалеть Ваську.