— Ты надолго к командиру?
— Как начальство прикажет. Сам понимаешь — служба!
— Я хотел потолковать с тобой об Аламаке. Думаешь, доброе солнышко из него выйдет?
— Спроси что-нибудь полегче. А еще лучше — забудь пока о нем… Ну, хорошего тебе дня.
Симон помахал рукой, кивнул в сторону родительской каюты — мама, пеленавшая Джоника, лишь издали виновато ему улыбнулась, — и отключился. Руженка сделала последний чудовищный глоток, крикнула в погасшую половину экрана: «Сим, не забудь прислать мне медвежонка, ты обещал!» — и тоже потопала отключаться. Экки ладонью смел яичную скорлупу в открывшейся посреди стола зев мусороотвода, в соседнюю горловину запихнул кучей грязную посуду, услал стол в стенку.
До работы оставалось минуты четыре, не больше. Поболтать с Лолой он, к сожалению, не успеет. А вот сказать ей доброе утро как раз времени хватит.
— Лола, к тебе можно? — спросил он, соединяясь, но не зажигая изображения.
— Конечно, я тут.
Ох, Лолка! Как будто она может покинуть свою каюту. Да ведь, если верить Игорюхе Дроздовскому, они же по индивидуальной мерке строятся! За пределы жилища только инзор и заглядывает, так что остальная часть корабля известна каждому лишь вприглядку.
Но Лола есть Лола. «Я тут» — и все. И нечего задумываться. И по-другому она говорить не хочет. Она сидела у рабочей ниши, орудуя сразу двумя пинцетами. Руки ее двигались резво, слаженно — она не очень-то обращала внимание, чем они там занимаются. Перед нею скользила конвейерная лента с широкими кюветами в четыре ряда, а в них — дальняя родственница хлореллы из регенерационно-пищевых камер корабля. Посмотришь на летающие Лолкины пальцы — делать нечего! Однако же вот Лола работает с этой водорослью — чего-то прищипывает, прореживает, отсаживает пустоплод, отбирает на анализ стебли, и ни один автомат приспособить для выполнения этой работы до сих пор не удается.
— Привет, Экки. Как от тебя кофе пахнет! А я сегодня какао заказывала.
— А я зато ночью на мамонте катался. Симон подсунул…
Он сказал это и прикусил губу. У Лолы не было ни братьев, ни сестер — отец смертельно облучился, когда ей было полтора года. Конечно, у нее есть он, Экки, но родной брат тоже бы не помешал. И поскольку ему приходится выполнять еще и роль Лолкиного старшего брата, он не мог допустить, чтоб ей было плохо:
— Не огорчайся, Ло. Эта капсула, считай, уже твоя. А еще… Хочешь, я для тебя свой сон придумаю?
Лола согласно кивнула и нечаянно надавила локтем на край кюветы, отчего та, естественно, перевернулась, а по конвейеру поплыли пласты неохлореллы.
— Ну, вот. Все из-за тебя! — досадливо сморщила Лола остренький носик, принимаясь за уборку. — Разве с тобой по-человечески поработаешь?
— Прости! — тихо сказал Экки, закладывая капсулку в приемник пневмопочты и набирая Лолин адрес. Радость дарить немного поубавилась, и он добавил безо всякого выражения: — Принимай.
— Ладно, — свеликодушничала девочка. — Я не сержусь.
В каюте у Экки звякнул звонок. Пора было и ему браться за дело.
— Так я пошел. После работы загляну, хорошо?
— Конечно, чего спрашиваешь?
Он сел за выдавившийся из стены монтажный столик, взял в руки заготовку блока.
Каждому в его каюте маленький кусочек Земли подарен. Той самой Земли, до которой отсюда четыреста лет. У него, например, гора. У Лолки озеро. Экки, Лола и другие — это уже пятнадцатое поколение на звездолете. Они Земли не знают. Да и не любят, пожалуй. Они любят свои картины, которые, хоть и срисованы по памяти с Земли, скорее уже изображают их будущий мир с Аламаком вместо Солнца.
Художником был прапрадед Экки — Рамон Равиньи. С помощью света и красок предок заключил в четырехугольную рамку между инзором, бытовкой, полом и потолком целый похищенный у природы мир, уменьшив его до размеров, предоставленных площадью стены… Экки вогнал последний модуль, отодвинул блок, полюбовался им и вызвал следующий. Секунды на две он опережал график и, пользуясь паузой, мельком взглянул в сторону горы.
Из правого верхнего угла картины, как бы вводя зрителя и в тоже время отсекая от нее, бесконечно падала подвешенная в воздухе ветка. Она немного мешала взгляду, ее беспрерывна хотелось отвести рукой. Дальше между двумя округлыми холмами проглядывал кусочек озера. На заднем плане торчала гора, странно вмещенная в тесные рамки пейзажа от подошвы до неприступного снежного пика — вместе с крутым травянистым склоном и стадом коров, с пестрым альпийским лугом и уютной мраморной ротондой, с галечниковой осыпью, с водопадом и тирольской деревушкой, хотя и не видимой на картине, но безусловно построенной вон за тем поворотом дороги.