Глаголин. Сын, Маруся, Колька, длинный, как верста!
Маруся (нежно). Ну, где же верста? Какой хороший хлопчик! Здравствуй, хлопчик… Дай я тебя поцелую. Скраснел, смотрите. Ну, не будем целоваться, раз такое дело. Ты ж мне подай ручку.
Глаголин. Колька, подай руку. Как не стыдно…
Коля. Вот еще… пристали.
Глаголин. Коля, ты где так научился разговаривать?
Маруся (мягко). Георгий Львович, ну не надо… Он же как веточка дрожит, он с вас глаз не спускает. (Старухе.) Здравствуйте, бабуся! Натерпелись по эвакуациям?
Старуха. Всякое было, милая. И плохое было и хорошее.
Маруся. Да, да ничего, теперь самое великое горе наше кончилось.
Старуха (глядя на Глаголина). И мое великое горе кончилось.
Маруся. Георгий Львович, мне Микола говорит, что надо рыть землянку, а где рыть — не показал.
Глаголин. Вам рыть землянку? Это он так… Он романтик.
Маруся. Как, говорите?
Глаголин. Романтик, говорю.
Маруся. Да, да… Он вечно неспокойный. Рой землянку — и конец. Ну где я буду рыть?
Глаголин. Никаких землянок, Маруся, рыть не надо. Я вас устрою вместе с моей семьей… Маруся, вот вам записка. По этой записке вам дадут машину. Пожалуйста, поезжайте вместе с моей матушкой и Колькой на Заречную улицу и там спросите Кузькину мать.
Маруся. Що такое? Да вы шутите… Кузькина мать.
Глаголин. Серьезно говорю. Так хозяйку нашу зовут соседи. Эта женщина сейчас же вас устроит, как родных примет. Поезжайте, чтоб до вечера управиться.
Маруся (Коле и старухе). Пойдемте начинать жить на новом месте. Надо помогать друг другу. Давайте ваши вещи. Мне Микола всегда говорит: Маруся, ты люби чужое счастье, тогда свое прибудет. Я так и делаю.
Коля (Глаголину). А ты когда домой придешь?
Глаголин. К вечеру, Колюша.
Коля. Ты приходи, мне хочется с тобой побеседовать.
Глаголин. А ты думаешь, мне не хочется? До петухов будем беседовать.
Маруся, Коля и старуха уходят. Входит Колоколов.
Колоколов, получается воззвание?
Колоколов. Получается, но туго… (Вдруг.) Георгий Львович, вам откроюсь… Я люблю ее…
Глаголин. Кого?
Колоколов. Симочку. Я не могу себе простить… Я ненавижу самого себя.
Глаголин. Чего ж тут открываться! Знаю. Очень рад, что вы терзаетесь, подлец, но ничего, влюбленные становятся поэтами. Пишите.
Колоколов. Какая тема?
Глаголин. Большая, широкая: сотворение мира, как вы однажды изволили выразиться. Пишите, пишите. (Ушел налить себе чаю в глубь подвала, где на печурке стоит огромный чайник.) Колоколов. Пишу, пишу.
Входит Гололоб. В руках плеть. Прекрасное расположение духа.
Гололоб (поет). Что тут такое, голуба моя Андрей? На самом деле это здешний горсовет?
Колоколов (дружеская грубоватость). На самом деле. Тебе не нравится?
Гололоб. Почему не нравится? Только я таких горсоветов еще не видал. (Поет.) А где же здешний председатель?
Глаголин. Ты что тут шумишь?
Колоколов. Вот, познакомься, наш хозяин города.
Гололоб. А?.. Не узнаю. Вот это мне приятно. Георгий Львович, ты есть мэр?
Глаголин (смеется). Мэр… А что?
Гололоб. Да как же это получилось?
Глаголин (юмор). Как?.. Захватил власть и держу. Между прочим, я не гордый. Могу уступить. Возьми.
Гололоб. Ото ж работа… товарищ полковник!
Глаголин. Что, товарищ генерал?
Гололоб. Що это такое с тобой сделалось?
Глаголин. А что, мой друг?
Гололоб. У тебя же была эта самая… апоплексия. Лекарства принимаешь?
Глаголин. Да, милый мой, принимаю, пью… Особый жизненный бальзам.
Гололоб. Що? Бальзам? Я не пробовал. (Налил воды.) Какую моду завели: в графин воды наливать. (Отставил от себя воду.)
Глаголин. Что с тобой происходит, душа милая?
Гололоб. Душа из рамки вышла. Но недолго буду… Сердце стало хрупкое, сигналит… Слышишь… тик-тик… Позывные дает. Да. (Вздохнул.)
Колоколов поднимается с бумагой в руках.
Глаголин. Гуляй… но только ты… а впрочем, гуляй. Ми-кола.
Гололоб. Не беспокойся, товарищ Глаголин, за мою этику. Этой этики теперь набрался, сам ее могу преподавать. Не в этом дело. (Поет.) У каждого своя натура. Хожу и чувствую — хочу гулять. И делаю я остановку на своем жизненном билете: загулял… Потом опять сажусь на поезд и продолжаю ехать вперед. Вот какая у меня выработалась этика.
Колоколов. Это не этика, а целая философия.
Глаголин. Интересно, Гололоб, что же ты на будущее думаешь?
Гололоб. На будущее… Мне думать много не приходится. Моя Марусенька на село ехать не хочет — там наши девочки пропали. (Вдруг.) Поеду в партизанский штаб, пускай меня на «Дугласе» забрасывают дальше перед фронтом! Я только тем довольный, что моя особа, фигура моя, на ходу. Глаголин. А вот кончим воевать… куда тебя забрасывать?