— Я обещаю отложить месть до более благоприятного времени.
— А теперь, господа, мы должны разойтись, — подвел Кеччо итог нашей встречи.
Когда мы прощались, Алессандро повернулся к Маттео.
— Завтра ты должен привести своего друга к моей сестре. Она будет рада видеть вас обоих.
Мы ответили, что безмерно счастливы такому предложению, и Алессандро и Лодовико Пансекки оставили нас. Маттео задумчиво посмотрел на Кеччо:
— Кузен, все это выглядит как заговор.
Кеччо даже вздрогнул.
— А что делать, если люди недовольны Джироламо.
— А ты? — настаивал Маттео. — Как я представляю себе, тебя не очень-то волнует, дерут с людей налоги или нет. Ты же знал, что рано или поздно налоги вновь будут брать сполна.
— Разве он не оскорбил меня, прислав ко мне сборщика за долгом?
— И это все? — Маттео пристально смотрел на кузена.
Кеччо опустил глаза, но потом вновь встретился взглядом с Маттео.
— Нет, — наконец ответил он. — Восемью годами раньше я был Джироламо ровней, а теперь я его слуга. Мы дружили, он любил меня как брата, а потом по явилась его жена, дочь Франческо Сфорцы, приблуда, и постепенно он отдалился от меня. Стал холоден и сдержан, начал показывать, что он здесь хозяин, и теперь я не больше чем гражданин среди граждан, но никак не ровня правителю.
Кеччо какое-то время молчал, но на лице читалось неистовство его эмоций.
— Все это касается тебя в той же степени, что и меня, Маттео. Ты — д’Орси, а д’Орси не рождены слугами. Когда я думаю, что этот человек, внебрачный ребенок папы, относится ко мне так, словно выше меня по происхождению, у меня перехватывает дыхание. Я хочу кататься по полу и рвать на себе волосы. Ты знаешь, что д’Орси знатны и богаты уже три столетия? Медичи бледнеют перед ними, потому что они были горожанами, а мы — всегда дворянами. Мы изгнали Орделаффи, потому что они хотели поставить над нами незаконнорожденного ребенка, и мы должны смириться с этим Риарио? Клянусь, я этого не вынесу.
— Хорошо сказано! — кивнул Маттео.
— Джироламо уйдет, как ушли Орделаффи. Бог свидетель, я в этом клянусь!
Я взглянул на Маттео и увидел, что страстность Кеччо зажгла и его: лицо раскраснелось, глаза сверкали, голос стал хриплым.
— Но не повторяй свою же ошибку, Кеччо, — предупредил он. — Больше никаких правителей со стороны. В Форли должны править д’Орси.
Какое-то мгновение Кеччо и Маттео смотрели друг другу в глаза. Потом по телу первого пробежала дрожь, словно к нему вернулось благоразумие, он повернулся к нам спиной и вышел за дверь.
Маттео в задумчивости покружил по комнате и, повернувшись ко мне, сказал:
— Пошли.
Мы направились в нашу гостиницу.
Глава 4
На следующий день мы пошли к донне Джулии.
— Кто она? — спросил я у идущего рядом Маттео.
— Вдова!
— Что еще? — спросил я.
— Позорище Форли!
— Очень интересно, но с чего у нее такая репутация?
— Откуда мне знать? — смеясь, ответил он. — С чего у женщины возникает такая репутация? Она свела Джованни даль Эсти в могилу; ее завистницы говорили, что она отравила его, но это, конечно, сплетня, пущенная скорее всего Клаудией Пьячентини.
— И давно она вдова?
— Пять или шесть лет.
— Как она прожила эти годы?
Маттео пожал плечами:
— Как обычно живут вдовы! Лично я не понимаю, почему женщина в таком положении должна оставаться добродетельной. В конце концов молодость уходит, и ее лучше использовать в полной мере, когда она еще при тебе.
— Разве у нее нет родственников?
— Есть, конечно, отец и два брата. Но они ничего не слышат, или им на все наплевать. А кроме того, возможно, это всего лишь слухи.
— Ты говоришь так, будто все подтверждено фактами.
— Э, нет. Наверняка я знаю только одно: она далеко не глупая женщина. И раз уж репутация безнадежно испорчена, почему не вести себя так, будто все это правда?
— Что-то ты разволновался, — со смехом сказал я.
— Есть такое. — Маттео пожал плечами. — Я осаждал эту твердыню добродетели. Она отбивала все мои штурмы, взрывала прорытые мной тоннели, короче, так решительно оборонялась, что я обессилел и снял осаду. Жизнь слишком коротка, чтобы тратить шесть месяцев на комплименты и лесть без уверенности, что в итоге тебя все-таки ждет награда.