Так проходили дни и недели. Мы привыкли друг к другу, работали вместе на разных листах, делили радости и печали. Причуды её были бесчисленны, но я их терпел. Она самым отчётливым образом дала мне понять, что не выносит сквозняка, и я держал окна и двери закрытыми ради неё. Тем не менее часто бывало, что ей вдруг приходило в голову броситься вниз с потолка — и прямо в оконное стекло, чтобы разбить его. «Если у тебя есть дела снаружи, пожалуйста, этой дорогой», — говорил я. И я открывал перед ней дверь. Ну, нет, она не собиралась выходить. «Хочешь ты выйти или нет? — спрашивал я. — Раз, два, три!» Никакого ответа. Тогда я в бешенстве захлопывал дверь.
Вскоре мне пришлось пожалеть о своей вспыльчивости.
Однажды муха исчезла. Она подстерегла утром, когда служанка вошла в комнату, и выскользнула наружу. Я понял, что это была её месть, и долго размышлял, что мне теперь делать. Я вышел во двор и прокричал, что, мол, прошу покорно, пусть не возвращается, я без неё скучать не буду. Это не помогло, мне не удалось её выманить, а мне её недоставало. Я открыл всё, что можно было открыть в моём доме, и выложил свою рукопись на окно, на милость ветра и непогоды; она должна была увидеть, что мне ничего для неё не жаль. Я расспрашивал о мухе свою квартирную хозяйку, я снова вылил массу спирта себе на волосы, и манил её, и называл своим лучшим другом и своей придворной мухой, чтобы возвеличить её, — всё напрасно.
Наконец, утром следующего дня, она вернулась. Она явилась не одна, она притащила с собой любовника с улицы. От радости, что я вновь вижу её, я простил ей всё и даже довольно долго терпел её возлюбленного. Но что слишком, то слишком — всему есть предел. Сперва они уселись, чтобы посылать друг другу нежные взоры и тереться лапками, но вдруг любовник бросился на неё таким образом, что это заставило меня покраснеть. «Что это вы делаете у всех на глазах! — сказал я и стал их стыдить. — Хе, вырасти не успели, а туда же!» Это она сочла оскорблением, она вскинула голову и ясно дала мне понять, что я просто-напросто ревную. «Я рёвную! — присвистнул я. — Ревную вот к этому! Ну, знаешь что!» Но она ещё выше вскинула голову и повторяла своё. Тут я встал и произнёс следующие слова: «С тобой я не хочу препираться, это противно моему рыцарскому чувству; но вышли против меня своего жалкого любовника, его я встречу достойно». И я схватил ножницы.
Тогда они начали издеваться надо мной. Они сидели на углу стола и смеялись так, что тряслись от хохота, они, казалось, говорили: «Ха-ха, а нет ли у тебя ножниц побольше, ножниц для бумаги чуть побольше!» — «Я покажу вам, что дело не в оружии, — ответил я. — Я выйду против этого молодчика с жалкой линейкой в руке». И я взмахнул линейкой. Они хохотали всё больше и больше и выказывали мне своё презрение самым явным образом. «Что это, вы опять начинаете!» — сказал я угрожающе. Но они не обратили на меня никакого внимания, мгновение не казалось им роковым, они приближались друг к другу с бесстыдными телодвижениями и уже готовы были снова обняться. «Вы этого не сделаете!» — закричал я им. Но они сделали. Тогда моё долготерпение кончилось, я поднял линейку, и она упала как молния. Что-то хрустнуло, что-то потекло, мой меткий удар положил их обоих на месте бездыханными.
Так окончилось это знакомство.
Это была всего лишь маленькая обыкновенная муха с серыми крыльями. И ничего в ней не было особенного. Но она доставила мне немало приятных минут, пока была жива.