Я не успел. Не сумел, не справился – как не назови, сути не изменит. Едва тот придурок начал стряпать свою «разгромную» статейку, моя программа стерла всю информацию… Миг спустя после того как ее засекли они. Я лишь предполагал такую возможность. И все равно следил за репортером – настолько, насколько позволяла необходимость не светить свое присутствие рядом с ним. Ведь и это равно смертному приговору. Было бы, не приведи они его в исполнение по иной причине. Банальный наезд на пешехода. Трагическая случайность, повлекшая за собой очередную смерть. Бухой водила, несущийся сломя голову. Не уехал – даже помочь попытался. Но не смог, даже если бы действительно хотел этого, а не играл порученную ему роль для публики. Шумевшей, будто улей, толпе, собравшейся поглазеть и посетовать на «придурков, садящихся за руль пьяными». Никто из них не узнает правды. Никому и в голову не придет ее искать, ведь все вроде как очевидно. А сам «водитель» скорее всего окажется за решеткой, потирая ручки в ожидании награды, но дождавшись лишь уготованного и ему «несчастного случая».
Скорая и полиция прибыли почти одновременно – с интервалом в тридцать пять секунд, шесть с половиной минут спустя. Им оставалось лишь укрыть изуродованное тело непрозрачным полиэтиленом и констатировать смерть.
А я, черт возьми, слышал последний удар его сердца. Человека, рядом с которым Алиса провела столько лет. Того, кто как и я…. Любил ее. Того, кого я не смог спасти.
Более того – даже пойти к ней сейчас, быть рядом и хоть чем-то помочь, мне недоступно. Будь я нормальным, пусть и не сумев спасти ее друга, смог хотя бы поддержать ее в жуткий час скорби. А так – ни того, ни другого. Одно лишь присутствие на максимальном, доступном для наблюдения расстоянии. То, что так легко могу попасться теперь неважно, ведь она может быть следующей. Предотвратить это я собирался приведя уже разработанный план в исполнение. Главное успеть ликвидировать Ветлицкого до того, как меня схватят, не погибнуть в процессе задержания и обмануть потом томограф. Если не убьют, обязательно допросят, причем используя не старый-добрый полиграф, а отслеживая мозговые импульсы. И чтоб они соответствовали потребуется поверить в будущие ответы. Возможная осведомленность Рубикона о наших с Алисой встречах – могли ведь засечь как ни крути, не проблема в случае их убежденности в том, что она так и не узнала о моей сущности. Учтут ее поведение, результаты моего допроса и, проследив за девушкой еще какое-то время, забудут о ней. Если Алиса будет вести себя правильно. Я позабочусь и об этом. Позже.
Глава 7
Алиса
Фотографии в альбоме разложены по годам. Самые первые - снятые еще на полароид. Они чуть потускнели не в пример воспоминаниям. Вот эту, например, мы сделали на автобусной остановке. Дима каким-то чудом раздобыл два билета на автобус до Одессы, хоть нам было всего по одиннадцать лет. Уехать мы, правда, так и не успели-до сих пор помню, как получила от мамы. Потом меня на неделю оставили без телефона.
Эта - уже цифровая, с одного из моих соревнований. Я с широкой улыбкой на лице, ведь выиграла золото, а Дима смотрит тем взглядом, смысл которого сумею уловить намного позже.
Выпускной, мамина с Котей выписка из родильного дома, пикники, путешествия всей компанией, соревнования, конкурсы, дни рождения и прочие праздники - так легко вызвать в памяти каждый из запечатленных моментов. Дима, не в пример почти всем сейчас, предпочитает альбомы папкам на компьютере, поскольку "бумага переживет любой ящик с микросхемами". По этой же причине он пишет статьи вначале на бумаге, а уж потом набирает в ворде. Как такая позиция вяжется с его тесной дружбой с компьютером загадка для меня.
Самое последнее наше фото - его день рождения. То, что он на три месяца младше всегда было предметом шуток. В детстве моих, а лет после двадцати его. Ведь тридцать мне исполнится на девяносто дней раньше, чем ему... Исполнилось бы.
Провожу рукой по его улыбающемуся лицу. Под гладкой глянцевой поверхностью ощущаю миниатюрный плоский прямоугольник. В том, что на этом носителе причина его убийства ни капли сомнений.
Слезы душат, даже проливаясь вновь и вновь. Меня колотит от бессильной злости - на мразей, убивших его, на него самого... Чертов идиот, почему ты меня не послушал? Чем думал, подписывая приговор себе и родным, ведь то, что эту флешку не нашли чистая случайность. А они искали-хоть и в его квартире, и в доме его родителей не было никаких следов чужого присутствия, я в этом не сомневалась. Альбом отдала мне его мама после похорон. Это должен был быть подарок на двадцатилетие нашей дружбы, так он сказал ей. Вероятно, в надежде - если с ним что случится, мама передаст альбом мне.