Постепенно у девочек обожание перешло в подражание. Они копировали походку, манеры, обсуждали ее наряды, но со своими прическами сделать ничего не могли, пока первой из них не пришла в голову идея перекраситься.
Неведомыми путями раздобыли где-то гидропирит, и шесть самых отчаянных, не спросив ни у кого и не посоветовавшись, принялись ночью за дело.
Конечно, — за один раз из черных, как полярная ночь, чукчанок и эскимосок блондинок не получилось. Вышло что-то средненевообразимое. Красились еще раз, пока в аптеке не истощился запас химикалиев. Людмила Федоровна видела и молчала.
Так появились в классе рыжие, пестрые, коричневые, с белыми пережженными прядями.
Завуч школы Дарья Тимофеевна, человек пожилой и старых правил, первой забила тревогу. Но ее вмешательство ничего не дало. Девочки терпеливо выслушали лекцию о том, что красиво и что нет, но не задали ни одного вопроса на косметические темы. В итоге Дарья Тимофеевна утешилась хотя бы тем, что девочки не красят губы и не собираются подводить глаза.
— Олю Омрынэ можно назад перекрасить, — сказала она в учительской. Матвеев сидел там, интересовался стремительно происшедшей метаморфозой во внешнем виде школьных красавиц. Почему это произошло, отчего — ему в голову не приходило.
— Постепенно цвет вернется, — заметила Людмила Федоровна.
— Чего это им вздумалось? И так все красивы — на любой конкурс красоты можем выставить свою команду, — сказал Матвеев.
— Любопытство, — обронил кто-то, — возраст, смотрят кино, читают журналы.
Матвеев говорил серьезно. Он часто втайне любовался старшими школьницами — тоненькие и стройные, в миниюбочках, они уже миновали стадию голенастости и рано взрослели.
— Иностранных-то журналов у нас нет, — заметил Матвеев.
— Все равно, — сказала Дарья Тимофеевна, — каждая может участвовать в их пресловутом конкурсе, только нам это культивировать незачем.
— Оля Омрынэ не может, — сказал Матвеев, — она толстушка.
— Зато она отличница учебы! — резко заявила Дарья Тимофеевна. — И в этом, если хотите, и есть настоящая красота.
— А у Кати Рультынэ самые красивые ноги на всем северо-востоке Чукотки! — поддел ее Матвеев.
— Андрей Андреевич! Как вы можете? Вы еще ей об этом скажите! Так мы совсем докатимся до морального разложения!
— Ну вот, — вздохнул Матвеев, — договорились…
— Я предлагаю попробовать всех опять перекрасить, — решительно заявила Дарья Тимофеевна. — Пусть эту заботу Людмила Федоровна возьмет на себя.
— Увольте, увольте… — запротестовала она.
— Это, выходит, что же? — оторопел Матвеев. — Объявим крестовый поход на блондинок, да? Огнем и мечом, да?
— Да! — волновалась Дарья Тимофеевна. — И чтоб никаких блондинок!
— Я думаю, это слишком. А вы как, Людмила Федоровна?
— Надо подождать… — нерешительно сказала она. — Они уже большие, это их личное дело… Надо как-то исподволь, чтоб они сами. Что ж мы, декрет издадим? Так нас же роно на смех поднимет! И так вот-вот скандал разразится.
— Ждать недолго, — мрачно буркнул Матвеев.
— Акселерация проклятая, — вздохнул кто-то в углу.
— Я в газете читал, — сказал Матвеев, — в США рост акселератов уже приостановился, а у нас все еще нет. Наши выше и тяжелее. Данные медицинской статистики.
— Значит, у нас условия лучше, — заметила Людмила Федоровна.
— У нас они от рук отбились, — продолжала свое Дарья Тимофеевна, — никакой строгости. Отсюда ведь шаг до всего! А-а, — махнула она рукой, — шаг уже сделан!
— Хорошие у нас дети, — поднялся Матвеев, — нечего на них напраслину возводить. А то, что мы не знаем их: и потому не понимаем, — это факт, это горькая истина.
— Вот воспитали бы вы хоть одного! — съязвила Дарья Тимофеевна.
— Еще успею, какие мои годы, — парировал он, — подожду немного и женюсь на выпускнице, а? Подумаешь, двадцать лет разницы? Сколько в мировой литературе примеров, а, Людмила Федоровна?
— В литературе очень много, — оживилась она.
— А литература — отражение жизни, да? — спросил он.
— Да.
— Вот и договорились.
— Не понимаю, почему вы шутите? — спросила Дарья Тимофеевна. — Вы, Людмила Федоровна, директор — не забывайте. Директор, а поощряете Андрея Андреевича на легкомысленные разговоры.
— А что тут делать? Что придумать-то? Вы знаете? — уже строго, по-директорски спросила она Дарью Тимофеевну.
— Нет.
— И мы все нет. Давайте думать…