Мэчинкы протянул ему бинокль и показал на север, где далеко на горизонте чернела точка.
— Возвращаются?! — ахнул Кащеев.
— Ии, — радостно кивнул Мэчинкы.
Кащеев побежал к береговому слипу.
— Вельботы на воду! — отдал он команду. — Встречать!
Но люди на берегу и без команды уже суетились, готовили вельботы к спуску, заводили трактор.
— Оркестр! — приказал Кащеев. — Идите в клуб за инструментами! Встречать героев музыкой!
Побежали в клуб.
— Хорошо бы цветы, — сказал дядя Эля.
— Да, — согласился Кащеев.
— Так у меня есть.
— Что есть?
— Цветы есть. Из перьев. Искусственные.
— Фу… мерзость. — Кащеев терпеть не мог искусственных цветов. — Как можно, Эзрах Самойлович?.
— Я знаю, что нельзя. Но куда же их девать? Их никто, не берет. Надо же куда-то девать.
— Украсьте звероферму! Или выбросьте их на берег птицам, растащат для гнезд, все будет польза.
— В хозяйстве ничего не должно пропадать, — заметил дядя Эля.
Прервали занятия в школе-интернате, и детвора высыпала на берег. Среди них выделялась большая группа малышей в одинаковых шляпах — большие мягкие поля, невысокая полукруглая тулья, широкая лента, за которую вставлен искусственный цветок и большое перо неизвестной птицы.
— Что это за маскарад? — рассмеялся Кащеев.
— Шляпы женские… — на всякий случай отодвинулся подальше дядя Эля. — Артикул тринадцать-четырнадцать, Мосшвейпром, тридцать шестой год.
— Боже! Да в этой шляпе ходила еще моя бабушка!
— Бабушка нет, но мама ходила, — уверенно произнес дядя Эля.
— И вы не нашли ничего лучшего, как вырядить в них наших детей?
— Я их не наряжал. Я продавал шляпы в нагрузку к японским светильникам.
— Каким еще светильникам?
— Ну к этим… зажигаешь — и сразу по абажуру плавают рыбки. Чукчам очень нравятся.
— Но нравятся светильники, а не шляпы? Да?
— Да. Но мне ведь и шляпы надо куда-то девать.
— Торговать с нагрузкой — это нарушение.
— Э, Иван Иванович! Научите меня так жить, чтобы торговать и не нарушать!
— Вас, наверное, накажут, Рубин.
— Ой, не говорите. Я и так наказан, когда сюда приехал, или вы думаете это премия — работать на конце света?
— Надо списать!
— Списать нельзя, ни одна холера их не берет — ни мыши, ни медведи, — вздохнул дядя Эля. — Товар не портится. Сделано на века.
— Умели же раньше делать, — засмеялся Кащеев. И тут же посерьезнел. — Колхоз приобретет у вас весь этот хлам, не обеднеем. И выбросим. Все, что ненужного осталось на складе. Незачем загружать помещение. И не смешите народ — отберите у детей под любым предлогом эти шляпы, хорошо?
— Конечно.
— У меня передовой колхоз, а не оперетта.
«Гордый» подходил к берегу.
— Вот еще что, — сказал Кащеев, — передайте Карабасу… ээ… Пантелею Панкратовичу то есть, чтобы выделил все из своих запасов. Вечером будем чествовать героев труда, ясно? Ничего не жалеть! Пусть будет праздник. Нам предстоят еще нелегкие будни.
— Хорошо, — охотно согласился дядя Эля и побежал на склад.
На берегу сельский оркестр разбирал инструменты. Конечно, по такому случаю следовало бы духовой оркестр, но в селе музыканты объединились в коллектив, исходя из наличия инструментов, а также тяги молодежи к танцам после кино. Поэтому в репертуаре была только эстрада, а на чем играть, не столь уж важно, важна сыгранность. Саксофон, труба, баян, две гитары, балалайка, барабан и чукотский бубен. Если все враз вдарит в глухую полярную ночь — не танцевать нельзя.
Оркестр настроился — и над суматошным берегом взвихрился фокстрот «Расцветали яблони и груши, поплыли туманы над рекой».
Кащеев подошел к музыкантам, но они его не слушали.
Он подождал.
— Надо бы какой-нибудь марш, — высказал он неуверенную заявку.
— Марш мы не разучили, — потупился саксофон.
— Ну песню бодрую, что ли…
— «Не плачь, девчонка!» Идет? — спросила балалайка.
— Давайте.
Барабан и бубен вышли вперед, сделали затяжное вступление, затем отступили назад, и оркестр грохнул.
Мальчиков стоял на носу «Гордого», деловой, как всегда, неулыбчивый, сосредоточенный. Он понимал торжественность момента и в душе был растроган. Передав командование боцману, он первым спрыгнул на причал в объятия Кащеева.
Это были крупные моржи, и Пивень успокоился — их обмерять не нужно.
Щедр был председатель и его правление, товарищеский ужин устроили в здании столовой, пригласили всех, а кому места не хватило, тот мог подойти к окошечку кухни, получить фужер водки или шампанского, выпить за трудовые успехи колхоза и не спеша идти домой.