Аникей кивнул.
— Совсем никого у вас в Анадыре нет? — удивленно спросила Меланья.
— У нас с дедом никого, — улыбнулся Аникей. — Сироты мы.
— Потому давай плясать! — закричал дед. — «Цыганочку» давай, Мила! «Цыганочку»!
Меланья «ударила» «Цыганочку». Смотрел на нее Аникей, удивлялся, как вдохновенно она играла.
Афанасьич вылез из-за стола, вышел на середину комнаты, топнул ногой:
— И-эх! Давай, кудрявая, давай, черноглазая! Веселей, чавелла!
Он пошел по кругу. Ухал, притопывал ногой, половицы скрипели, громадные начищенные сапоги (он сменил резиновые на выходные, кирзовые) матово поблескивали в темноте.
— Эх, раз! Еще раз! Знамо, лучше сорок раз!
Плясал дед самозабвенно, старался — дом качался. На его ватных брюках беспомощно болтались пустые самодельные ножны. Ножны вздрагивали от его прыжков, от топота, от коленец. Обрубки пальцев Афанасьича ходили над головой, наверное, если б пальцы были целы, слышалось бы прищелкивание.
— И-ех! Давай, кудрявая! Та-та-та-и-та-тта!
— Намучились вы, наверное, там, в поле-то? — спросила Магда у Аникея и кивнула в сторону пляшущего деда.
— Бывало…
— А то… переходите ко мне. Хоть оба… хоть кто один. Чего здесь, не устроено, а у меня хорошо… — шептала Магда Аникею.
— Спасибо, — так же шепотом ответил Аникей. — С нами хлопот не оберетесь. Мы к приличным домам непривычные.
Магда засмеялась:
— Сами одинокие, а одинокую женщину не понимаете. — И притворно надула губы.
«Вот так все и начинается», — подумал Аникей.
Расходились под утро. Аникей провожал Меланью, Афанасьич — Магду. Оба вскоре вернулись и, сбросив на пол мокрые плащи, ни слова не говоря друг другу, не раздеваясь, повалились поверх спальных мешков.
Спать!
Маркову снились кошмары, и он проснулся первым. Был уже день. За окном по-прежнему шумел дождь. Он разделся и залез в спальный мешок. Голова побаливала.
— О-ой! — вздохнул он.
— Чайку бы, — отозвался дед.
Обоим после стольких дней поля, стольких дней воздержания было тяжело.
— А Меланья хороша, — печально сказал Марков. — Ой!
— Чего «ой»? Чего «ой»? — повысил голос Афанасьич. — Надо было у нее оставаться! А еще начальник! Она совсем была не против, а ты кашу размазывал…
— Да хватит тебе, — отмахнулся Аникей. — Тоже хорош гусь. Магда ему и так и эдак, а он…
— Обидно… — тихо сказал дед.
Раздался топот ног в коридоре, и в комнату постучали.
— Га-а… — что-то нечленораздельное промычал Афанасьич.
Вошла Меланья.
— Здравствуй, — сказала она.
— Здравствуй, голуба душа, — вздохнул дед.
— Болеете? — улыбнулась Меланья.
— И не говори…
— Давайте я вам сначала чайку приготовлю. Чаем отпиваться хорошо. Помогает…
Она открыла печь, вытащила совком золу, ссыпала ее в таз, вынесла на улицу, принесла дров, разожгла огонь, поставила чайник. Все это у нее шло быстро и без суеты, без разговоров.
Чайник загудел. Она вышла в коридор и вернулась с бутылкой, уже початой, было там больше половины.
— Сначала полечитесь. Дома нашла, давно стояла, не помню уж, когда и открывали. Попробуйте.
Она разлила мужчинам по кружкам, поднесла каждому, сама не стала.
— Хор-рр-рош! — рявкнул дед.
— Вот, а теперь чай — и спите. Сон — он от всего…
Она присела на койку рядом с Аникеем, взлохматила его волосы.
— И не забудьте, обед сегодня у Магды Германовны. Она приглашает. Персонально. Так что спите, ни о чем не беспокойтесь.
— Сегодня ни-ни, ни грамма. Побаловались, хватит… — проворчал Марков. — Завтра идти… а куда мы в таком разобранном виде?
— Правильно, — поддержала его Меланья.
— Чуть-чуть — и все, — внес поправку Афанасьич.
— Ну как с таким работать? — кивнул на деда Аникей.
— Трудно, — засмеялась Меланья. Она вдруг погладила его по щеке и выскочила на улицу.
— Хорошая девушка, — сказал дед. — Пожалела. Похмелиться принесла.
Аникей полулежал, задумавшись. Потом тихо, медленно проговорил:
— А что, если нам сегодня допустить отклонения от норм поведения… принятых в добропорядочном обществе?
— Чего, чего? — приподнялся дед.
— Это я так. Дождь, говорю, стихает.
На улице действительно не было слышно дождя.
…Она выскользнула из-под одеяла, накинула халатик и прошла на кухню.
— Не уходи, — сказал он.
— Я сейчас, только поставлю чай, — ответила она, включила плитку и вернулась.
«Дали свет… уже утро», — подумал он.