Дождя не было. Громадная луна висела в небе, и тяжелые облака плыли мимо нее. Лунный свет залил комнату. Он струился, обтекал тонкую, темную фигурку, застывшую у окна, и Аникей был ослеплен луной, как солнцем.
Она шевельнулась, и длинная тень ее качнулась на стене. Она тихо вернулась в постель, и ему казалось — одежды из лунного сияния колыхались на ней.
— Так хорошо, да? — шепотом спросила она.
Ее длинные черные волосы отливали в лунном свете серебром, они казались белыми, они, как дождь, струились у него между пальцев, и была она такая красивая — красивее дождя.
У него защемило сердце, и он подумал о том, что скоро будет прощаться, что эта ночь кончится, кончится скоро. От ливня лунного света, затопившего комнату, неясная тревога поселилась в его сердце, тревога о том, что ждет его впереди.
— Я зашторю окно, — сказал он.
Они не спали, и утро не наступало долго.
Она зашептала что-то, и он уловил мелодию. Потом откинулась на подушку, засмеялась, запела чуть громче, и он угадал чукотские слова.
— Что это? — спросил он.
— Ты же просил… помнишь? Песня девушки с Голубых Озер.
— Но ты говорила «нельзя»… только на праздниках…
— Сейчас можно…
— О чем она?
— Девушка поет о юноше, — она засмеялась, — о красивом юноше, который из-за далеких гор однажды пришел к Голубым Озерам… Из чужой страны… и остался тут навсегда. И никак не может вернуться домой… так сильно полюбил он девушку, которая ради него не может покинуть Голубые Озера…
— И все? — спросил он.
— Нет… она поет дальше о том, что такая участь ждет и других юношей, если им выпадет счастье увидеть Голубые Озера и девушек, что родились тут. Все.
— Ух ты! — засмеялся он. — Самонадеянная девушка.
— Не знаю, — улыбнулась она. — Так в песне поется, А песни зря не бывают…
Она прижала его голову к своей груди, и он услышал, как бьется ее сердце.
Сейчас Аникей лежит в палатке, ее вход застегнут на все пуговицы, он не видит ночи, но знает, что на небе ни единой звездочки, тяжелые облака легли на вершины гор, и ему хочется курить.
— А мы вас давно заметили, — встретил Аникея парень в летной форме. — Откуда, думаем, идут такие Дон Кихот и Санчо Панса?
— Что-нибудь для нашего Россинанта найдется? Из деликатесов…
— А как же? Вон столовка, спросите Андрея, это наш повар. Сами-то как?
— Да не мешало б…
— Тогда поспешите, пока горячее. Мы недавно пообедали.
Столовая оказалась маленьким балком с двумя комнатами. Одна — кухня, вторая — зал на два раскладных дачных столика для восьми персон, с такими же раскладными стульчиками. Вот и все.
Афанасьич проник на кухню.
Повар Андрей вылил ему в ведро остатки борща, навалил туда же каши, сухарей, выдал две буханки хлеба.
— Надо будет добавки — приходи. А вода вот — в бачке, — сказал повар и протянул гостям две тарелки. Одна с котлетами, вторая с макаронами. И чайник с какао. — Заправляйтесь!
Перевалбаза Южная Озвереевка была пуста, в балках расположилась летная группа, обслуживающая геофизиков. Приходили сообщения, что пастухи скоро подойдут, но совхозный радист, обычно живший здесь, все еще на центральной усадьбе, а это значит, не ранее забоя оленей начнется здесь веселая жизнь.
Экспедиция геофизиков, а вместе с ней и летно-обслуживающий персонал должны закончить все работы уже на этой неделе. Так, во всяком случае, поведал Аникею парень в летной форме, оказавшийся начальником площадки, которого, несмотря на молодость, почему-то величали тут Иваном Ивановичем.
— На ту неделю хорошее метео, — сообщил Иван Иванович, — в три дня справимся.
Пока Орлик занимался ведром, они успели пообедать. Афанасьич пошел за водой для коня. Раскрыв бачок, он увидал там живую рыбу.
— Смотри-ка!
Андрей рассмеялся:
— Испугался небось? Это мы, чтоб вода холодней была, придумали. В деревне лягушек в молоко бросают, а мы — харьюза. Пусть плавает.
— И так холодина, — сказал дед.
— Пусть до ужина плавает…
— Аквариум развели, — бурчал Афанасьич. Налил воды в ведро и, прихватив коню еще полбуханки свежего хлеба, пока не видит Андрей, вышел на улицу.
— И это вся ваша живность? — спросил Иван Иванович, поглаживая Орлика.
— Видите, тощий да маленький, — начал дипломатично Аникей. — Старый конь. Хлопот, кроме кормежки, никаких.
— Георгий, — позвал Иван Иванович.
Подошел молодой парень в такой же, как у Ивана Ивановича, летной форме.
— Жора, как тебе этот аргамак?
— Шагай, геолог… — усмехнулся Жора. — Совсем коня замордовали…