— И напрасно: оправдались бы — да и дело с концом.
— Правда твоя, однако в то же время я видел, что для оправдания надобно обнажить донага всю душу мою и принести непритворную исповедь во всём том, что творилось в душе моей незримо от всех. Без этого моё оправдание было бы непонятно. А своей полной исповеди принести я был не в силах тогда, да и вряд ли в силах теперь. Гнев на бессилие своё объясниться отозвался болезненным стоном в тех моих письмах, в которых я всем вам упоминал о Погодине. Этот болезненный стон вы и приняли за гнев мой против него.
— Что-то больно уж мудрено!
— Однако же всё приключилось именно так!
— Если бы всё приключилось именно так, ничего бы не стоило всех нас разуверить, мы не лишены пониманья, хотя бы и в такого рода делах.
— Я никогда никого разуверять не хотел, заранее зная, что словам моим не поверит никто.
— Что же верить словам, когда нужны доказательства делом.
— Вы бы не поверили никаким доказательствам делом, как не хотите верить даже теперь. Потом и самое это желание объясниться и оправдаться угасло во мне. Я стал думать о том, каким бы образом дать Погодину ощутительнее почувствовать, как можно нанести человеку обиду без желанья обидеть, как можно его поразить, потому что такое дело едва не случилось, за которое его замучила бы совесть. Беспрестанно содержа в себе мысль о том, как указать Погодину недостатки его, которые поставляют его в неприятные отношения с людьми, я, может быть, выражался о нём посильней, чем обыкновенно приятель выражается о приятеле. И это вас поразило в статье, напечатанной в книге моей, которую я, может быть, исправил бы и облегчил, если бы рассмотрел её перед тем, как печатать, но, занятый другими делами, тогда меня более занимавшими, я о ней просто забыл.
— Вот бы и исправить теперь.
— Можно бы было исправить, однако же вы не хотите понять, что нет лжи в этой статье, что я говорил то, в чём был убеждён, и как бы ни были слова и выраженья мои неприличны, но в основании их лежит правда, этого ты не можешь отвергнуть. Что ж ты молчишь?
— По крайней мере надобно было помянуть о достоинствах.
— Правда твоя! Таково действие всякого сочиненья, в котором одна половина дела рассматривается, а не дело всё целиком. Умолчавши о достоинствах, вывести одни недостатки всегда будет казаться отвержением и непризнаньем достоинств. Я Погодина хотел не за то попрекнуть, что он, как муравей, весь в трудах тридцать лет, но за то, что он не умел поступить так, чтобы все видели, что он, как муравей, весь в трудах тридцать лет для добра.
— Стало быть, статья бесчестит его и должна предаться уничтоженью. Статья его бесчестит публично.
— Это совершенно несправедливо! В этих словах о Погодине моей ненависти против Погодина не отыскал никто из людей, которым не знакомы наши с ним отношенья. Вы увидели ненависть, увидели потому, что взглянули уже глазами предубеждёнными, и потому, что вам известны многие из таких обстоятельств, которые не могут быть известны другим. Если ж кто и отыскал в них следы ненависти и озлобленья моего против Погодина, тогда мне бесчестье, а не Погодину. Кто ж тут выиграл: я или Погодин? Кому слава: мне или ему? Разве и до сей поры даже ко мне близкие люди не называют меня лицемером, Тартюфом, человеком двуличным, который играет комедию даже в том, что есть человеку святейшего? Или ты думаешь, легко это вынести? Это ещё Бог весть какая из оплеух посильней для того, чтобы вынести: эта ли или та, какую я дал, по вашему мненью, публично Погодину!
— Из этого также выходит, что надобно уничтожить её, и все подозрения в лицемерии падут сами собой.
— Статьи этой не нужно уничтожать, но следом за ней я помещу письмо к тебе «О достоинствах литературных трудов и сочинений Погодина», и мы увидим тогда, в состоянии ли недостатки затмить те достоинства, которые принадлежат ему самому и которых никто другой не имеет. Мы рассмотрим также и то, умеет ли теперь кто-нибудь из нас так Россию любить, как её любит Погодин. Поверь, такая статья будет теперь гораздо полезней для сочинений Погодина. Тем более что после моих жёстких слов о Погодине меня никто не станет упрекать в лицеприятии. Я не отрекусь от моих нападений, но рядом с ними выставлю только, что следует взять на весы, когда полный суд произносишь над человеком.
— Без промедленья напишите эту статью, и станем издавать ваши «Выбранные места из переписки с друзьями». Также было бы хорошо предуведомить и о вашем будущем сочинении. Таким образом, перед нами явится полный и истинный Гоголь!