А зрелище было роскошным. Я, раскрыв рот от восторга, упивалась дивной картиной: на Шурша нападал, пока еще словесно, злобный демон со смуглой кожей, волной темных волос, когтями размером с ладонь и грозно распахнутыми крыльями — демонической формы с острыми перьями-копьями, но нежно-золотыми, сияющими, как невероятная драгоценность. Совсем не смешные крылья.
— По-хорошему прошу, помоги мне, Шурш! — демон бесстрашно нависал над драконом смерти, теребил его, намереваясь вытащить спрятанную морду из колец хвоста. — Ты ведь моему отцу помог, научил его, как крылья вернуть. А мне не надо возвращать, мне надо всего лишь перекрасить этот ужас. Чтобы они стали нормальными, черными. Не могу я больше прятаться, надоело! Лучше уж сдохнуть! А ты мне отказываешься дорогу показать к своим родичам. Ну что с тебя, убудет? Почему ты отцу помог, а мне не хочешь? Какую цену тебе надо заплатить за тайну? Я все сделаю, что ты скажешь.
Шуршу — я почувствовала — внезапно стало не смешно. Понял мой умненький дракоша, что парень и впрямь на все пойдет. Он развернул кольца и так серьезно глянул в глаза просителя, что даже меня мороз пробрал, сердце замерло, а дыхание перехватило. Ой, что-то сейчас будет!
«Шурш, не надо!» — взмолилась я. «Надо, хозяйка. Пожалуйста, разреши». И я промолчала.
— Все сделаешь? — переспросил дракон Смерти на языке династии Холь. — Совсем все, что захочу?
Второгодник и злостный прогульщик Ирек его прекрасно понял.
— Скажи, что ты хочешь, Шурш.
— Что-то должно умереть, демон. Что-то очень ценное должно навсегда для тебя исчезнуть в обмен на твою сокровенную мечту. Иначе не будет превращения.
— И… что же? — сразу охрип парень.
— Отдай смерти свою любовь. Настоящую любовь, истинную, единственную в жизни. За крылья, какие тебе надо. Настоящие темные крылья и настоящую жизнь демона. Тебе и идти никуда не придется. Все произойдет здесь и сейчас.
Ирек отшатнулся и замолчал, опустив голову. Встопорщенные крылья потускнели, повяли, как осенние листья.
«Хозяйка, уйди, пожалуйста, — жалобно взмолился Шурш. — Твоя сила мешает его выбору».
Ладони непроизвольно сжались в кулаки. Мешаю, значит. Да я ничего не делаю! Стою, никого не трогаю. Не дышу почти.
«Лика, он должен сам. Не зови Лойт, пожалуйста. Ты не можешь мешать Судьбе».
Медленно, беззвучно я отступила на лестницу. Даже боль в ноге с перепугу прошла. Я не имею права вмешиваться, когда разумное существо, наделенное душой и сердцем, выбирает судьбу.
Драконы мудры. А драконы Смерти, которых лунные девы называют Исполняющими Желания, — мудрейшие из мудрых. Даже маленькие. Они смотрят до дна души и назначают соразмерную цену. Всегда.
Значит, мечта Ирека о темных крыльях демона и свободном полете в небесах Тархареша соизмерима с великим даром любви, дающимся каждому при рождении.
Какой же силы должна быть его мечта…
Или как мало он ценит дар любви.
Цвет крыльев, какая мелочь. Для кого-то.
Из-за их солнечного цвета Тьма не смогла дать ему Отраженную тень. Не знаю, что это такое, но, наверное, что-то очень важное, если Сатарф не решился признать сына. А каково расти без отца, я хорошо представляла. Я помню свою тоску и боль, но я-то девушка, а Иреку пришлось еще хуже.
Из-за сияния своих крыльев он не мог летать в стране демонов и добровольно лишил себя неба. Тоже могу представить. Мои запертые крыловые щели зудят и ноют, спину нещадно ломит: крылья рвутся на свободу, но здесь их нельзя раскрывать. Это мука. Но я-то ее терплю каких-то полгода, а он — всю жизнь.
Из-за них не он, первенец, стал владыкой.
Не потому ли так чернеет его сердце, когда он смотрит на Дьяра? Синеглазому досталось все, чего лишен Ирек: и трон, и отец, и небо.
Не хочу знать, каким сейчас будет его выбор. Не хочу. Потому что мне больно и страшно за него.
Я бесшумно спустилась на первый этаж.
Бабка Кикируся, кастелянша Академии, а по совместительству нянька Темного Трона, сидела, насупив седые брови, в своем излюбленном кресле-качалке. Спицы так и мелькали в ее руках, но само рукоделие оставалось невидимым. Нитка тянулась от клубка в корзинке и исчезала в пяди от ловких пальцев ведьмы.
Она глянула на меня исподлобья и еще сильней нахмурилась, скорбно опустив уголки губ. Проворчала:
— Вяжешь им всю жизнь, стараешься как проклятая, а они… — ее ладошка вспорхнула и вытерла морщинистую щеку.