- Думаю, что да, моя Жрица. Она ни разу не бывала в вампирских кланах.
- Выходите как можно раньше. Завтра вечером.
***
Сегодня в деревне было слишком тихо - никаких предрассветных звуков, голосов вернувшихся воинов или проснувшихся раньше всех слуг. Еще рано… можно подремать до рассвета. Эрфиан лежал, прислушиваясь и пытаясь понять, что пугает его в этой тишине. Она была не такой, как обычно, но голос внутри, который говорил об опасности и никогда не ошибался, молчал. За пологом спальни ходила служанка.
- Ты спишь, мой свет? - обратился Эрфиан к жене. - Мне неспокойно.
Ответа не последовало. Это его не удивило - Гриалла любила притворяться спящей. Притворство это давалось ей с трудом - она держала глаза крепко зажмуренными, но не могла сдержать улыбки.
- Ты здорова, мой свет? - снова заговорил Эрфиан - и понял, что показалось ему таким неправильным и зловещим в предутренней тишине. Он не слышал дыхания жены. Звука, к которому так привык - и который казался самым мирным, самым постоянным в двух мирах.
Эрфиан сел и наклонился к лицу Гриаллы. Она лежала на спине, прикрыв глаза, и улыбалась. То была незнакомая ему улыбка - слишком расслабленная, слишком чужая. Улыбка существа, получившего долгожданное избавление от боли или душевных страданий, мучавших его целую вечность. Черты лица Гриаллы стали мягче и тоньше, волосы золотой волной рассыпались по подушке, и несколько прядей запутались в ожерелье.
Мир, который еще мгновение назад был гармоничным и целостным, разлетелся на осколки, лишился красок, звуков и запахов, погрузившись в первозданную тьму. Эрфиан протянул руку и прикоснулся к губам жены. Еще вчера он целовал их, а теперь они были холодны, как лед. Еще вчера он в стотысячный раз благодарил богов за то, что те подарили ему дорогой подарок, и был уверен, что его никто не отберет.
- Ты встретилась с ним, мой свет? - Эрфиан слышал свой голос со стороны. Он казался незнакомым и чужим. Все тело, даже мысли стали незнакомыми и чужими. Он осознавал, что прижимает руку Гриаллы к щеке, понимал, что плачет, но чувствовал себя так, словно находится глубоко под водой, где движения становятся невыносимо медленными, а время останавливается. - С демоном из снов? Я знаю, он не был чудовищем. Может быть, это юный очаровательный эльф, теперь вы навсегда вместе. Или же это твоя мать. Пусть она обнимает тебя и защищает от всего, от чего не смог защитить я.
- Господин, ты просил разбудить… боги, что случилось?!
Пустой кувшин выпал из рук вошедшей служанки, осколки разлетелись по ковру. Она сделала шаг к Гриалле, но Эрфиан покачал головой, останавливая ее.
- Не нужно, прошу. Я хочу побыть с ней… еще немного.
Служанка выскочила из шатра и вернулась в сопровождении Царсины - растрепанной, полуодетой, совсем не похожей на ту Жрицу, которая сидела рядом с Нориэлем на советах, но верную привычке воина ясно мыслить даже в случае большой беды.
- Эрфиан.
Услышав свое имя, он выпрямился, перебирая в пальцах снятое с шеи Гриаллы украшение. Царсина подошла к нему, взяла за руки, помогая подняться, поцеловала в лоб и прижала к себе.
- Пойдем, мой мальчик. Я позабочусь обо всем.
Жрец был так потрясен случившимся, что не смог вымолвить ни слова вплоть до обряда погребения, который, следуя принятым в деревне обычаям, провели на закате. Таких церемоний Эрфиану видеть не доводилось - воинов не хоронили, слуги умирали редко, и на это обращали мало внимания, а Жрецы уходили искать или пропадали в своем саду. Теперь он знал, что тела сжигают, а серебристо-серый пепел развеивают над одним из мест силы в лесу. Нориэль произнес молитву на древнем наречии. Царсина, стоявшая рядом с ним, не пошевелилась и не проронила ни слова, пока эльфы, собравшиеся на поляне, не начали расходиться. Ветер трепал полы ее наряда из черного шелка, перебирал не собранные в косу волосы. Жрица была бледна, как снег, и Эрфиан увидел то, что привело бы в недоумение каждого, кто ее знал - привело бы и его, если бы он мог думать о чем-то, кроме своего горя. Царсина Воительница, эльфийка тысячи сражений, плакала.
- Это принадлежит тебе.
Нориэль держал в руках аккуратно свернутую янтарную ленту, украшенную черной вышивкой - такие вплетали в волосы умерших во время обряда и снимали перед сожжением. Эрфиан медлил, не решаясь прикоснуться к шелку.