Вошедшая в кабинет супруга застала его стоящим на четвереньках и очень изумилась странному времяпрепровождению мужа. Она уговорила Александра Петровича идти спать. Александр Петрович, чувствовавший себя не в своей тарелке, разделся, лег, но долго не мог заснуть, а когда заснул, то снилась ему всю ночь сплошная белиберда — куда-то он спешил, опаздывал, кого-то догонял и никак не мог догнать и тут же от кого-то убегал сам.
Александр Петрович встал невыспавшимся и в министерство отправился в неважном настроении. Вчерашние события вспоминались с трудом, и он не мог даже сообразить толком, были они на самом деле или все это ему приснилось.
Едва Александр Петрович явился в кабинет, как секретарь доложила, что министр ждет его ровно в десять. Александр Петрович еще раз проверил подготовленные исподволь бумаги, но так и не решил, какую позицию следует ему занять при обсуждении. Решив во всем положиться на интуицию, он хотел было уже идти, как вдруг с ужасающей ясностью припомнилось ему роковое предупреждение вчерашнего собеседника. Он снова достал пятак и стал подкидывать — монета ложилась то так, то этак, поэтому было невозможно определить, действует заклятье Демона или нет.
Тут Александр Петрович вспомнил, что Вероятностный Демон говорил что-то о невозможности угадать с пользой для себя, и понял, как заставить монету лечь одной и той же стороной хоть тысячу раз подряд. Он вызвал в кабинет своего зама и предложил на пари бросить монету двадцать раз, поставив свою отличную паркеровскую ручку с золотым пером против грошового фломастера, который его зам недавно купил где-то на Арбате. Договорились, что если монета будет падать и орлом, и решкой, выигрывает Александр Петрович, пусть даже монета лишь единожды упадет не так, как в остальных случаях.
Зам согласился на это безнадежное условие — он очень хотел сделать шефу приятное. Начали кидать. Зам не поверил своим глазам. Все двадцать раз монета легла цифрой вверх. Кинули еще двадцать раз — с тем же результатом. Дрожащими руками зам принял паркеровскую ручку и с опаской сунул ее в карман. Александр Петрович, наоборот, успокоился, хотя и стал белее мела. Он взял папку "К докладу", для чего-то потер рукавом золотые буквы на ней и отрешенно посмотрел на часы.
Было без трех минут десять.
Карэн Симонян. МЫ ДРУГ ДРУГА НЕ ПОНИМАЕМ
Тягостное беспокойство родилось в тот момент, когда он, просыпаясь, оказался сразу в двух нереальных мирах.
Спишь. Еще спишь. И начинается пробуждение. Расстаешься со снами — размеренно, неторопливо… И с той же размеренностью и неспешностью погружаешься в столь же иллюзорный мир. И не поймешь даже, который из этих двух более реален. Кажется, будто ты золотой закат между синим небом и синим морем, и не знаешь, какая именно стихия ласкает, лелеет, обнадеживает тебя в миг твоего пробуждения.
Но никто не обнадежил, не поддержал Морика Армена. И день для него начался с непонятно тяжелого, пытавшегося раздавить настроения. Раздавить так, чтобы и следа от него не осталось, ни даже самомалейшего воспоминания, что жил когда-то, дышал и немало лет зачарованно внимал золотой сказке мира этот самый Морик Армен.
Поэтому он поспешил выйти из дома.
У дверей остановился на миг, потом свернул направо, где жил Нерсес Мажан. Но тут же передумал, увидев выходящего на веранду Шаваспа. Быстро пересек луг и еще на лестнице без всяких предисловий начал:
— Ты помнишь, каким был этот мир, когда мы впервые вышли из корабля?
Шавасп, как всегда, завтракал на веранде. Услышав голос Морика, а потом и увидев его, он быстро вытер салфеткой губы и улыбнулся:
— Доброе утро!
— Ты помнишь, что мы увидели, услышали или хотя бы почувствовали?
— Плохо помню, — ответил Шавасп. — Но вроде бы видели густые леса.
— Верно.
— Чистые озера. И еще тропинки, протоптанные обитателями и хозяевами этого мира.
— Верно. А еще?
— Потом услышали, как журчат ручьи… Трели, которые доносились из глубины неба…
— Это были птичьи трели, верно?
— Конечно.
— Но самих птиц не было, верно?
— Их и сейчас нет, — сказал Шавасп, — как нет и протоптавших дорожки обитателей и хозяев этого мира.
— Нет, но, вероятно, еще появятся. А может, уже и появились, только мы их не замечаем. Поскольку сами себя уверили, что их нет.
— Хочешь знать мое окончательное мнение? — невесть почему вдруг вспыхнул Шавасп. — Который уже день мы режем, буравим, копаем, — словом, терзаем этот мир, — но не оставляем даже следа. Каждый день ходим по этому лугу, но никаких следов не остается. Даже на влажной земле! Смотри… — Шавасп перемахнул через перила, обеими ногами словно вонзился в землю, спружинил, потом быстро шагнул в сторону и ткнул пальцем: — Гляди, видишь, как мгновенно заплывает? Знаешь, каково мое окончательное мнение? — Шавасп на мгновение замолчал, затем продолжил шепотом: — Этот мир не существует! И мы живем в нереальности… Хочешь в этом убедиться? Пожалуйста, вот! — И он ткнул пальцем в стену. — Эта стена тоже иллюзорна, ее нет… — Он надавил на стену, но она, грубая, прочная, не поддалась.
— Ничего, Шавасп, — утешил его Морик, — кто из нас не ошибался? Этот мир существует. Если же мы не можем оставить тут следа, то в этом не наша вина. Что поделаешь — буравим, режем, терзаем, а следов не остается… Для любого преступника здесь просто рай. — Морик усмехнулся. — Как бы самим не превратиться в преступников… Ну, я пойду, сегодня надо взять еще восемь проб.
— С тобой что-то случилось? — спросил Шавасп.
— Не знаю… Неспокойно как-то на душе, места себе не нахожу… Я будто на вокзале — пришел кого-то встречать, а кого — не знаю. Я пришел, а он опаздывает.
И чувствую, что опаздывает нарочно. Опаздывает, чтобы помучить меня… Что-то случится, Шавасп. Ты tie чувствуешь, что должно что-то случиться?..
— Скоро нам улетать, отсюда и беспокойство. Обычное дело, — постарался успокоить его Шавасп. — Мне тоже невтерпеж, но я умею сдерживать себя. Это моя двадцать вторая планета. — Шавасп не смог скрыть улыбку довольного собой человека. А еще — гордого человека. — А у тебя?
— Четвертая, — ответил Морик Армен и стал неторопливо спускаться по лестнице.
— Ты крепись, — сказал ему вслед Шавасп, застегивая комбинезон. — Скоро мы будет далеко-далеко от всего этого и даже не поверится, что действительно жили здесь. И проведенные нами тут дни, поверь, покажутся всего лишь сном.
— Если это верно, то ты, значит, видишь уже двадцать какой-то по счету сон?
— Конечно. И какие они все разные!.. И учти, ме-ластр, ни одна планета, на которую ты вступаешь впервые, да еще разведчиком, не будет похожа на другие. И каждый член разведывательной группы, делая на новой планете свой первый шаг, может быть уверен лишь в одном: весь предыдущий жизненный опыт — ничто! Стоит только забыть эту истину, и все — ты пропал! Так что помни и крепись.
— Спасибо за совет, — не то иронично, не то из чистой вежливости поблагодарил Морик Армен и, вобрав голову в плечи, торопливо ушел.
Долгая и трудная работа несколько сбила напряжение Морика, но когда пробы были взяты, а день уже клонился к вечеру, оказалось, что ничего не изменилось. Тягостное чувство ожидания усилилось настолько, что Морик буквально задыхался. Снова встречаться с Шаваспом мало прельщало Морика. Человек, который считал открытие и исследование чужих и неведомых миров всего лишь сном, а сами планеты — иллюзией, не мог рассеять сомнение, с раннего утра нескончаемой шелковинкой оплетавшее и наконец вобравшее в кокон Морика Армена. А встречаться с Арнаком или Нерсесом Мажаном означало снова рассказывать, объяснять им все и вновь услышать муд-