‹1919›
ЙОХАННЕС БАРБАРУС
(1890–1946)
С эстонского
ВЕСНОЙ
Вглядись, как к чаше полного бутона
пчела приникла в жажде воспаленной:
отрава или мед?
Поникли лепестки под бременем тяжелым,
и клонится бутон на стебле напряженном:
блаженство или смерть?
В порыве яростном, безудержном и жадном
до сердцевины проникает жало:
убийство или страсть?
Вглядись, как к чаше полного бутона
пчела приникла в жажде воспаленной:
так расцветает жизнь.
‹1918›
АНАРХИЧЕСКАЯ ПОЭЗИЯ
Презренье мое уничтожит сто тысяч солдат,
сто тысяч штыков, сто тысяч винтовок, что смерть изрыгали,
Я таков. Я безжалостной ненавистью испепелю
пятьдесят королей, пятьдесят королевских регалий и тронов.
Ярость моя — сильнее патронов,
разрушительней бризантных снарядов, летящих, визжа.
О, громовые раскаты, бунтарский порыв миллионов,
взметнувших плакаты багряного мятежа в ливне пуль…
Погоди, погоди! Проклятье мое распрямится и кинется к сейфам и кассам.
Никакая броня не в силах укрыть от меня сокровищ награбленных!
Биржевикам толстомясым спасения нет!
Взгляды рабочих голодных, как летучие змеи огня,
настигают везде богачей.
Куда бежать от суда?
Эй, заводчик, торгаш, кровопийца-кащей!
Вы страшитесь погибели неминучей,
цепляетесь жадно за жизнь и висите
подле сети паучьей, у края ловчих тенет,
где гудящие мухи в агонии дергают клейкие нити.
Вам — пасторы да попы, духовная каста. — пора
с пирами проститься, поститься вам надо!
Беснуется паства: баста! Смиренные чада до самой земли
сровняли строптивых церквей шпила и вместо лживой любви,
возглашаемой в храмах, взрастили таинства истинной дружбы людей.
В страданьях рождаются тысячи ересиархов упрямых,
незримых мучеников, апостолов новых идей…
Презренье мое уничтожит сто тысяч солдат,
сто тысяч штыков, сто тысяч винтовок, что смерть изрыгали.
Я безжалостной ненавистью испепелю
пятьдесят королей, пятьдесят королевских регалий
и тронов!..
‹1920›
ВОЗРОЖДЕНИЕ
Я сгорел в пожарах страсти, горя, ненависти, счастья.
Пепел мой смешался с прахом юной ведьмы и монаха,
с поцелуем их прощальным на огне костра венчальном!
Но, сожженный, возрождаюсь в новой плоти, в новой жажде жизни,
творчества, горенья — вновь костры, вновь Воскресенье…
АВТОПОРТРЕТ
О душе промолчу: душа — вне предела
Магнетической буре страстей отдана,
бесформенна, эфемерна она.
Я опишу геометрию тела.
Лицо — круг. Выдвинут вперед нос —
треугольник с гипотенузой. Очерченный
поцелуями рот навечно обвенчан с музой.
Транспортир бровей: не видать ни зги
в чернети этих разлатых штуковин.
У смуглых век две синих дуги, —
поверьте, я очень греховен.
Глаза — оттенка балтийской волны.
Зрачков расширенных темные недра,
горящие взоры из глубины, как снопы цветов,
исторгают щедро.
В ушах «Интернационал» — хорал.
Шкала настроений — непостоянна.
В моей груди — мятежа интеграл.
Сердце — радуга, флейта Пана.
‹1924›
ОСЕННЕЕ
Пол опустевшей безрадостной нивы вымела осень — до колоса.
В сердце — зевота полей сиротливых, засухой сжатые полосы.
Грабли сгребли все, что срезали косы. Вянет листва облетелая.
Осень подходит, туманная осень.
Что ж! Ничего не поделаешь!
Ветер осенний ограбил природу.
Нивы остались раздетыми.
Может, и творчество этого года как-то невзрачно поэтому?
Да уж: посев мой удачливым не был! Сеянный в засуху грустную,
вырос без влаги чахоточный стебель, зерна качая безвкусные.
Чахлых скирдов обнаженные ребра встали скелета громадою.
Стук молотилок добычею доброй хмурое сердце не радует.
Осень шумит на картофельном поле ржавой ботвой да бурьянами.
Борозды, вдаль убегая на волю, рельсами блещут туманными.
Грустные мысли бегут поневоле в дали, где озимь печалится.
Что-то припомнилось… Так среди поля камень знакомый встречается.
ОТДАЛЕНЬЕ
Еще во мгле ты виден, край мой бедный, —
насильем заткнут рот, и зубы гневно сжаты,
но расцветает в синеве победной душа —
окровавленной, но крылатой.
Пусть в ранах сердце, пот на лбу смертельный,
но зори все светлей, и день приносит вести,
что близится из дали запредельной час
начинать святое дело мести.
День в пушечных громах встает, штыками лучей —
свободу нам неся и рабство руша; звени же,
песня, словом и делами, в лесу и в ветре шаг победы слушай!
Цепь свастики уже теряет звенья, советский
мощный меч не ласков к вражьим спинам.
Народ! Все меньше наше отдаленье,
и сам его убавить помоги нам!
‹Февраль 1944 г. Листовка›
ОБ ОДНОЙ ПОТЕРЕ
…Я тем упорней отдаюсь работе,
Чем ближе чую грустный свой конец.