(Род. в 1914 г.)
* * *
Калинов луг, Козлова засека,
Яснополянские угодья,
Вы больше, чем обитель классика,
Вы обитаете в народе.
Дубняк, природою изваянный,
Извилины реки Воронки.
А рядом — черные развалины,
И в серых избах — похоронки.
Скорбят над новыми утратами
Деревья Старого Заказа,
Проснулся колокол, упрятанный
В дупле раскидистого вяза.
И чудится, что вышел из дому,
В рубахе длинной с подпояской,
На зорьке, как привык он издавна,
Сам старожил яснополянский.
Среди рассветного безлюдия
Идет он трактом деревенским.
Так тихо, что слышны орудия,
Орудующие под Мценском.
По вырубкам и гарям топая,
Внимает горю он и грому.
А ветерану Севастополя
Знакомо это все, знакомо.
И дом его, огню не отданный,
Еще пожаром смутно пахнет.
Но в тесной комнате «под сводами»
Простор Истории распахнут.
Объемлет горизонты бедствия
Взор мудреца и канонира.
Печаль с надеждою соседствует
На рубеже войны и мира.
‹Май 1943 г. Ясная Поляна›
ЗВЕЗДА
Л. Озерову
Осенней ночью падает звезда.
В холодном небе света борозда.
Примета есть: звезды падучий свет —
Тревожный признак, чьей-то смерти след.
Примета есть. Но как поверить ей?
Мы пережили тысячи смертей.
Беззвездной ночью, в окруженье тьмы
Друзей в походе хоронили мы
И дальше шли — в снегу, в чаду, в пыли…
Ах, если б звезды скорбный счет вели
И падали под тяжестью утрат,
Какой бы разразился звездопад!
О, сколько б звезд низринулось в ночи
Над теми, что расстреляны в Керчи,
Над павшими у Вязьмы и в Орле,
Над школьницей, что умерла в петле,
Над Бабьим Яром, где в золе подряд
Мои друзья и земляки лежат,
Над теми, что от отчих мест вдали
Укрыты горсткой неродной земли,
Над теми, что в Берлине сражены
За две минуты до конца войны, —
Весь Млечный Путь в безмолвии ночном
Осыпался бы горестным дождем!
Но с высоты студеной, чуть видна,
Срывается звезда. Всего одна…
‹1946›
* * *
В дагестанском далеком ауле
У друзей коротали мы ночь.
Облака на пороге уснули —
Видно, выше подняться невмочь.
Повлажневшие листья набрякли,
Птицы пили спросонок росу.
За открытыми окнами сакли
Где-то в бездне кипела Койсу.
Мы сидели в просторной кунацкой,
Где в коврах и кинжалах стена,
Запевая по-русски, по-лакски,
Подливая друг другу вина.
Уступая желанью хозяев
И достойно встречая восход,
Встал с бокалом Юсуп Хаппалаев,
Уроженец кумухских высот.
По дорогам, где гулкое эхо
Грохотало машине вослед,
Он из города нынче приехал
В свой аул на побывку, поэт.
Над рассветной подоблачной ширью
Стих, вдвойне нам знакомый, возник.
Зазвучали и «Парус» и «Мцыри»
В переводе на лакский язык.
Затмевая горящую лампу,
Посветлело большое окно.
Нестареющей музыкой ямба
Было все в этом доме полно,
Непривычным звучанием строчек,
Обаянием русских стихов.
Все читал и читал переводчик,
Одаряя своих земляков.
Те, что вышли дышать на терраску,
Густо хлынули в комнату вновь,
Услыхав, как бушует в кунацкой
Чья-то молодость, чья-то любовь.
И плечистый старик, что на свете
Прожил сто удивительных лет,
Произнес: — Этот Лермонтов, дети,
Самый лучший кавказский поэт!
‹1955›
* * *
Захотелось той зимы,
Где пурга заносит стежки,
Где тулупы да пимы,
А не куртки на подстежке.
Захотелось вдруг зимы,
Той, где лыжи, а не лужи,
Где сугробы, как холмы,
И дубы трещат от стужи.
Захотелось той зимы,
Где закат багрово тлеет,
А в наплывах полутьмы
Вздох, как облачко, белеет.
Захотелось дней зимы,
Настоящих, не сиротских,
Захотелось бахромы
Ледяной, в колючих блестках.
Захотелось той зимы,
Где на снежном перекрестке
Вверх струятся, как дымы,
Невесомые березки.
Захотелось вновь зимы,
Чистой, с хлопьями литыми,
Той зимы, где были мы
Молодыми, молодыми…
‹1972›
ОВАНЕС ШИРАЗ{33}
(Род. в 1914 г.)
С армянского
* * *
«На какой земле в серебре поля,
Золотые розы в каком краю?»
И отвечу я: «То моя земля»,
Укажу я сердцем страну мою.
«В сердце чьем гвоздики раскроют вновь
Свой бессмертный цвет — лепестки любви?» —
Спросишь ты, моя лань, моя любовь.
Я скажу: «То в сердце моем — сорви».
«Что на свете может смерть победить,
Что с душою слито — не оторвать?»
Кто б ни спрашивал, буду всем твердить:
«То любовь, Любовь, повторю опять».
«Где, В каком краю, в золотой весне
Человек, что роза, цветет, скажи?»
И отвечу я: «То в моей стране.
Лишь она дарует живую жизнь»