‹1946›
ПЕСНЯ АРМЕНИИ
Не забываю звезд на небосводе,
Когда о взорах девушки пою.
Не забываю о другом народе,
Когда пою Армению мою.
Но лишь одной любви и песен мало,
Понадобится — голову отдам!
А если б снова вражья рать напала,
Я б тысячи голов срубил врагам!
Народам всем в душе найду я место,
Но в сердце сердца ты, родной народ!
В твоем же сердце, и большом и честном,
Всегда любовь к народам всем живет!
‹1947›
МАТЬ
Маленькая, кроткая моя.
Просто — мать, каких не счесть на свете.
Не сравню родную с солнцем я, —
Тихим огоньком она мне светит.
Но когда внезапно на лету
Горе тучей солнце заслоняет —
Наступающую темноту
Огонек чуть видный разгоняет.
Маленькая, кроткая моя.
Просто — мать, каких не счесть на свете,
С горстку солнца вся-то жизнь твоя,
А душе и днем и ночью светит.
‹1948›
* * *
Памяти моего племянника Билика
Мне природа бесценное детство дала
И назад отняла… Назад отняла…
Отняла лепестки моих глаз голубых,
Отдала синеглазым фиалкам их.
Отняла мой румянец, что роз алей,
Отдала его розам родных полей.
Отняла мою гибкость и стана красу,
Отдала их зеленым елям в лесу.
Звонкость смеха она отняла у меня,
Отдала ручейкам, что струятся, звеня.
Юность сердца взяла и весну бытия
И земле отдала… И состарился я.
Пусть бессмертное детство останется вам,
Нежным розам, фиалкам, родимым полям,
Вам — потокам и елям, шумящим во мгле,
И тебе — вечно юной, любимой земле.
Но за это всегда, с простодушьем детей,
Плачьте, пойте над тихой могилой моей!
С каждой новой весною цветя и звеня,
Приходите в мой мир, заменяя меня!
‹1950›
* * *
Вино — я друг веселой жизни,
Вино — спешу на торжество.
Один бокал весельем брызнет,
Но вредно больше одного!
Один хорош, не спорю,
Два — захмелеешь вскоре,
Три чарки — это к ссоре,
Четыре — всем на горе.
Всему должна быть мера, люди!
Не обижайтесь за совет,
Но и веселье в тягость будет,
Когда веселью меры нет.
‹1951›
* * *
Мне аромат цветка сказал:
«Вдыхай меня, ведь я уйду».
«Спеши, — плеск ручейка сказал, —
Пей из ручья, ведь я уйду».
Но я, вздохнув слегка, сказал:
«Не вы, друзья, а я уйду…»
‹1952›
* * *
Мне лучше бы птицей быть,
Горою, ущельем быть,
Чем в клетке твоей любви
Невольником жалким быть.
‹1954›
* * *
О война! Мы навеки
Злые руки отрубим тебе.
Будь же мир в человеке!
Земля! Обратись в колыбель.
Только злу, чтобы вновь не ковало оков,
Не оставьте и трех волосков!
‹1954›
* * *
Твори, творец, и помни век слова от всей души:
Твой камень в стройке применен и мохом не оброс…
Но камень родины моей ты, мастер, так теши,
Чтоб даже камень произнес: «Живи, каменотес!»
‹1958›
ПАВЕЛ ШУБИН{34}
(1914–1951)
В СЕКРЕТЕ
В романовских дубленых полушубках
Лежат в снегу — не слышны, не видны.
Играют зайцы на лесных порубках.
Луна. Мороз… И словно нет войны.
Какая тишь! Уже, наверно, поздно.
Давно, должно быть, спели петухи…
А даль — чиста. А небо звездно-звездно.
И вкруг луны — зеленые круги.
И сердце помнит: было все вот так же.
Бойцы — в снегу. И в эту синеву —
Не все ль равно — Кубань иль Кандалакша? —
Их молодость им снится наяву.
Скрипят и плачут сани расписные,
Поют крещенским звоном бубенцы,
Вся — чистая, вся — звездная Россия,
Во все края — одна, во все концы…
И в эту даль, в морозы затяжные,
На волчий вой, на петушиный крик
Храпят и рвутся кони пристяжные,
И нас сечет грудастый коренник.
Прижать к себе, прикрыть полой тулупа
Ту самую, с которой — вековать,
И снежным ветром пахнущие губы
И в инее ресницы целовать.
И в час, когда доплачут, досмеются,
Договорят о счастье бубенцы,
В избу, в свою, в сосновую вернуться
И свет зажечь…
В снегу лежат бойцы.
Они еще свое не долюбили.
Но — родина, одна она, одна! —
Волнистые поляны и луна,
Леса, седые от морозной пыли,
Где волчий след метелью занесен…
Березки — словно девочки босые —
Стоят в снегу. Как сиротлив их сон!
На сотни верст кругом горит Россия.