Советская ведомственность

Современная наука пока мало знает о типах рационализации практик (у)правления в Советском Союзе. Ученые, которые пытались применить оптику гувернаментальности к социалистическим обществам, находились в заложниках сложившегося в первой волне Governmentality Studies определения гувернаментальности как формы либеральной и неолиберальной власти[235]. Тем не менее ученым удалось показать, что неолиберальные практики государственного управления сформировались в социалистических странах независимо от капиталистической системы[236]. В их видении гувернаментальность была не типом рациональности, а некой политико-управленческой «структурой», для которой был характерен «уход от чрезмерности контроля и избыточности „ручного“ управления»[237]. В этой интерпретации гувернаментализация государства – это исторический феномен, когда центральное государственное управление делегировало регулятивные полномочия негосударственным организациям[238]. Поэтому ученые находили советскую версию гувернаментальности исключительно в послесталинской эпохе, привязывая ее к практикам либерализации[239].

Эти исследования определяли гувернаментальность не в качестве дискурсивной аналитической категории – тип рациональности о самых разнообразных искусствах (у)правления, – но политической практики. Этот взгляд на гувернаментальность нашел отражение в анализе советской системы управления: 1) системно-кибернетического подхода[240]; 2) деятельностно-игровой, оргуправленческой и мыследеятельностной методологии[241]; 3) решений проблем глобальной земной системы[242]; 4) поддержки неформальных отношений и институтов государственной собственности через внутрипартийную дисциплину[243]; 5) техники интеграции социалистического государства и гражданского общества, противопоставленной насилию, суверенной власти и дисциплинарным режимам[244]. Наиболее продвинутыми представителями советского гражданства были журналисты, которые выступали социалистическими управленцами (governors) и создали гувернаментальную систему прессы[245]. Из дискурсивных практик рационализации в СССР вышла постсоветская неолиберальная гувернаментальность, связанная с пространственными и материальными измерениями, артикуляцией или дегувернаментализацией городского хозяйства, предпринимательской деятельностью[246]. В этой историографии первостепенным казался гувернаментальный послесталинский сдвиг в советской истории, которая, с точки зрения И. Кобылина, циклично развивалась от революционной суверенности к экономической гувернаментальности[247].

В результате историография концентрировалась на либеральных формах гувернаментальности в СССР. Ученые, как правило, не разделяли уровень практической деятельности в (у)правлении и ее дискурсивную рационализацию. Исследовательский фокус также нередко искажал фукианскую «антигосударственную» модель отношений власти. Она рассматривалась через призму государства, якобы стремившегося сформировать политически лояльные сообщества, а «государственные интересы» наделялись реальной сущностью. Так, А. Т. Бикбов обозначил население позднего СССР носителями государственного интереса, которые в допустимых формах контрвласти могли критиковать государственных чиновников и производственных управленцев[248]. Вместо деконструкции государственных интересов как типа рационализации, подобный анализ объективизировал их в советской версии либеральной гувернаментальности.

235

Каплун В. Перестать мыслить «власть» через «государство». С. 200.

236

Eyal G. The Origins of Postcommunist Elites: From Prague Spring to the Breakup of Czechoslovakia. Minneapolis: University of Minnesota Press, 2003; Bockman J. Markets in the Name of Socialism: The Left-Wing Origins of Neoliberalism. Stanford, CA: Stanford University Press, 2011.

237

Бикбов А. За порогом новой эры правления // Дин М. Правительность: власть и правление в современных обществах. М.: Издательский дом «Дело» РАНХиГС, 2016. С. 16.

238

Rindzeviciute E. Constructing Soviet Cultural Policy: Cybernetics and Governance in Lithuania after World War II. Linköping: Linköping University Press, 2008. P. 31.

239

Чтобы как-то смягчить это искажение фукианского понятия, для русских переводов В. Каплун предлагает передавать либеральную гувернаментальность термином «правительность»: Каплун В. Перестать мыслить «власть» через «государство». С. 204.

240

О систем-кибернетической гувернаментальности в позднесоветский период см.: Кобылин И. И. На пути к кибернетической «правительности»: интеллектуальная история одного научного сообщества // Диалог со временем. 2018. № 63. С. 389–395; Кобылин И. «Выжидать и лавировать», или Кибернетическая правительность в консервативном стиле // Stasis. 2019. Т. 10. № 2. С. 77–101; Rindzeviciute E. The Power of Systems: How Policy Sciences Opened Up the Cold War World. Ithaca; London: Cornell University Press, 2016. Эгле Риндзевичуте предлагала вообще рассматривать фукианское понятие гувернаментальности как часть системно-кибернетического мира управления: Rindzeviciute E. The Power of Systems. P. 8.

241

Rindzeviciute E. The Future as an Intellectual Technology in the Soviet Union. From Centralised Planning to Reflexive Management // Cahiers du Monde russe. 2015. Vol. 56. № 1. P. 111–134; Кобылин И. Игры методологов: Мишель Фуко и «оргуправленческий» проект Георгия Щедровицкого // Логос. 2019. № 2. С. 268–288; Кобылин И. «Мыследеятельностная» гувернаментальность: история и классовое сознание управленца // Неприкосновенный запас. Дебаты о политике и культуре. 2021. № 1. С. 183–198.

242

Rindzeviciute E. Soviet Policy Sciences and Earth System Governmentality // Modern Intellectual History. 2020. Vol. 17. № 1. P. 179–208.

243

Herrmann-Pillath C. Property, Power, and Revolution in Russia, 1917–2017: Institutional Transformations in the «Longue Durée» // Background Paper Prepared for the Panel «Eigentumsvorstellungen und Eigentumsrechte. Der lange Schatten der Revolution» at the Annual Meeting of the «Deutsche Gesellschaft für Osteuropakunde» «Über Revolutionen: Ursachen, Versprechen, Folgen». Berlin, 2017. March 17. https://ssrn.com/abstract=2946859 (дата обращения: 10.09.2024).

244

Бикбов А. За порогом новой эры правления. С. 17–18; Klumbytė N. Soviet Ethical Citizenship: Morality, the State and Laughter in Late Soviet Lithuania // Soviet Society in the Era of Late Socialism, 1964–1985 / Ed. by N. Klumbytė and G. Sharafutdinova. Lanham: Lexington Books, 2013. P. 91–116.

245

Wolfe T. C. Governing Socialist Journalism. The Press and the Socialist Person after Stalin. Bloomington; Indianapolis: Indiana University Press, 2005.

246

Yurchak A. Entrepreneurial Governmentality in Postsocialist Russia: A Cultural Investigation of Business Practices // The New Entrepreneurs of Europe and Asia: Patterns of Business Development in Russia, Eastern Europe, and China / Ed. by V. E. Bonnell and T. B. Gold. New York: M. E. Sharpe, 2002. P. 278–324; Collier S. J. Post-Soviet Sociaclass="underline" Neoliberalism, Social Modernity, Biopolitics. Princeton: Princeton University Press, 2011. P. 84–125; Tynkkynen V.‑P. Energy as Power – Gazprom, Gas Infrastructure, and Geo-governmentality in Putin’s Russia // Slavic Review. 2016. Vol. 75. № 2. P. 394–395.

247

Кобылин И. Невидимая рука истории: «гувернаментальность», провиденциальная машина и исторический материализм // Логос. 2021. Т. 31. № 4. С. 254–255.

248

Бикбов А. За порогом новой эры правления. С. 19–20.