Но Гитлер и Риббентроп не могли «молча сидеть и выжидать». 30 мая Вайцзекер по указанию Гитлера пригласил временного поверенного к себе.
– Перед нами, – сказал заместитель Риббентропа, – встает вопрос о политических отношениях между Германией и СССР в целом. Вы знаете, мы не любим коммунизм и покончили с ним внутри страны. Мы не ожидаем, что в Москве вдруг полюбят национал-социализм. Но идеологические разногласия не должны мешать нам поддерживать нормальные деловые отношения.
Астахов, помня инструкции НКИД, был сдержан:
– У советского правительства укоренилось – и вполне обоснованно – недоверие к политике Германии. Вы сами даете для этого повод за поводом, и нормализовать отношения сразу трудно. Впрочем, я согласен с вами: несмотря на идеологические разногласия, такая нормализация возможна.
Никаких новых указаний из Москвы после этой беседы не последовало.
Берлин продолжал наращивать активность. Из московских шифровок Астахов знал о всех шагах Шуленбурга в июне на встречах и обедах как в его резиденции в Чистом переулке, так и во время бесед в НКИД на Кузнецком мосту. Шуленбург, опытный профессиональный дипломат, почти пять лет работал в Москве. Когда он получил этот пост, вспомнил Астахов, в Берлине один злой язык сказал: назначение Шуленбурга в Москву указывает на определенную политическую программу именно потому, что у него самого нет никакой политической программы. Гитлер умышленно послал в Москву человека, у которого не было собственных взглядов на советско-германские отношения и который был послушным гонцом, по не больше. Практика показала, что Шуленбург не проявлял инициативы и следовал правилу: политика – искусство извлекать лучшее из возможного. И сейчас, согласно инструкциям Гитлера, он пытался хоть как-то наладить отношения между двумя странами, полагая, что это и есть лучшее из возможного. Мог ли он тогда предположить, что ровно два года спустя он, граф Фридрих Вернер фон дер Шуленбург, придет в Кремль, чтобы объявить войну СССР, а спустя еще три года, в 1944 году, проявит наконец собственную политическую инициативу – примет участие в заговоре против Гитлера, согласится в случае успеха занять пост министра иностранных дел, а после неудавшегося покушения на Гитлера будет казнен?..
28 июня Астахов получил шифровку: Шуленбург вновь посетил наркома и вновь от имени своего правительства заявил, что Германия желает нормализации отношений с СССР. Нарком ответил, что СССР стремится поддерживать добрые отношения со всеми странами, включая Германию, но, разумеется, при условии взаимности.
Содержание всех бесед Шуленбурга с советскими руководителями и всех инструкций Берлина своему послу в Москве становилось известно Рузвельту: в посольстве Германии в Москве работал американский разведчик. Узнал президент и о беседе Шуленбурга с наркомом. Два дня спустя, воспользовавшись не совсем обычным поводом – отъездом Уманского, который сменил Трояновского на посту полпреда в США, в отпуск, президент пригласил его в Белый дом. О сорокаминутной беседе с Рузвельтом полпред коротко телеграфировал в НКИД, оговорившись, что, учитывая ее важность, подробности он сообщит в Москве лично. Суть телеграммы Уманского сводилась к следующему: по мнению президента, война начнется через несколько недель; Рузвельт полагает, что СССР не примирится с захватом восточноевропейских и Прибалтийских стран, поскольку это представит реальную угрозу для Советского Союза; Япония вынашивает планы захвата Сибири вплоть до Байкала; США же якобы не примирятся с закабалением Англии и Франции. Вывод – необходимо создать «демократический фронт» для отпора агрессорам.
…В назначенный час Астахов приехал в фешенебельный ресторан на Курфюрстендамм. Швейцар услужливо распахнул дверцу автомобиля и провел его в холл, где Астахова ожидал Шнурре. Они прошли в отдельный кабинет. Минут через пятнадцать по сигналу Шнурре официанты удалились, плотно закрыв дверь.
– Я думаю, – сказал Шнурре, – что отменное мастерство здешнего повара не будет помехой для беседы.
– Оно может лишь способствовать ей, – откликнулся Астахов.
– Тогда к делу. Я бы хотел вновь, господин Астахов, вернуться к советско-германским отношениям в целом.
И Шнурре, не забывая как гостеприимный хозяин подливать вино, начал говорить о том, что между Германией и СССР вполне возможны – и очень скоро – хорошие отношения.
– Мое правительство, – закончил Шнурре, – готово пойти на далеко идущее соглашение с СССР по всем проблемам от Балтийского моря до Черного.
– Господин Шнурре, я могу повторить то, что говорил вам раньше: улучшение отношений между нашими странами было бы чрезвычайно полезным и отвечало бы взаимным интересам. Но темпы должны быть постепенными. Германия угрожает Советскому Союзу. «Антикоминтерновский пакт» направлен против нашей страны. Ваш союзник на Дальнем Востоке Япония до предела накалила обстановку на советской границе. Наконец, Мюнхен практически дал вам свободу рук в Восточной Европе. Вы должны понять: нам нелегко поверить, что политика Германии в отношении Советского Союза изменилась. Хотя, повторяю, мы готовы укреплять связи с Германией, как и с любой другой страной.
Не наша вина, господин Шнурре, – продолжал Астахов, – что отношения между Германией и Советским Союзом испорчены. Причина их ухудшения – это прежде всего «антикоминтерновский пакт» и все то, что в связи с этим говорилось и делалось. А уж если речь идет о возможном улучшении отношений, то, как мне кажется, для начала пресса должна воздерживаться от выступлений, которые обостряют положение. Здесь есть определенные сдвиги, как мы с вами уже отмечали. Можно, вероятно, подумать о постепенном восстановлении контактов по культурной линии.
– Нам в первую очередь важно услышать от вашего правительства, – сказал Шнурре, – что оно в принципе признает желательность нового характера отношений. Пока же таких заявлений нет. Напротив, вы ведете переговоры с англичанами и французами, направленные против нас.
– Переговоры в Москве, – ответил Астахов, – имеют чисто оборонительные цели и никак не противоречат налаживанию какого-либо взаимопонимания с Германией.
Астахов покидал ресторан со смешанным чувством: когда враг протягивает руку дружбы, какова его цель?
Шнурре был явно недоволен результатами беседы, хотя старался и не показывать этого. Ему опять не удалось сдвинуть дело с мертвой точки, он опять не выполнил задание Риббентропа.
…Три дня спустя, 29 июля, Вайцзекер телеграфирует Шуленбургу в Москву:
Было бы важно выяснить, находят ли в Москве отклик заявления, сделанные Астахову. Если у вас будет случай вновь поговорить с Молотовым, прошу вас позондировать его в этом отношении. И если окажется, что Молотов отбросит сдержанность, которую он до сих пор проявлял, вы можете сделать еще один шаг вперед.
75 дней продолжался обмен мнениями на англо-франко-советских переговорах. Советскому правительству понадобилось лишь 16 дней на подготовку ответов. 59 дней ушло на задержки и проволочки со стороны западных держав, которые нагромождали искусственные трудности. Лондон и Париж наконец согласились с тем, что необходимо одновременно выработать пакт о взаимопомощи и военную конвенцию. В Москву выезжали для дальнейших переговоров английская и французская военные миссии.
3 августа, когда Майский устроил в их честь прием, Риббентроп принял Астахова и выдвинул свой план улучшения отношений между СССР и Германией. Астахов уклонился от ответа.
В тот же день Хорас Вильсон пригласил германского посла Дирксена и подтвердил английскую программу соглашения с Германией: в случае его заключения Англия немедленно прекратила бы переговоры с СССР. Лондон предложит огромные уступки, в частности, за счет Польши, но Берлин они уже не устроят – там будут планировать военное завоевание единоличного господства над миром.