Обращаясь к более углубленному исследованию рассказов Шолохова, А. Лежнев вскрыл весьма существенную особенность шолоховского повествования, которую он видит в «живой, органической слитности авторской речи с речью изображаемых писателем людей. Голоса персонажей, их словарь, характерные для них сравнения, фразеологические обороты на каждом шагу вторгаются в сферу авторского повествования. Но это не создает никакого стилистического разнобоя. Наоборот, стихия просторечия многообразно и поразительно оригинально сочетается с элементами высокоорганизованного литературного языка — все в целом образует композиционное единство» (Лежнев А. Избранные статьи. М., 1960. С. 60).
Современные исследователи уделяют внимание в основном таким проблемам, как традиции и новаторство в ранних рассказах Шолохова, проблема революционного гуманизма, особенности повествовательной манеры писателя, способы раскрытия психологии героя. По мысли Н. А. Грозновой, «своеобразие новеллистического творчества Шолохова заключалось не в том, что это творчество занимало позу нетерпимости по отношению к исканиям современников, а в том, что, идя по пути исканий, оно предолевало издержки и заблуждения предшественников» (Русский советский рассказ. Очерки истории жанра. Л., 1970. С. 157). Н. Грознова говорит, что в «Донских рассказах» Шолохову удается снять то противостояние социально-классовых и интимных эмоций, которое во многом предопределяло поэтику рассказа на протяжении первого пореволюционного десятилетия» (там же, с. 158). Касаясь вопроса о новаторстве Шолохова, Н. Великая замечает: «Если для А. Малышкина существенным было воспроизвести размах борьбы «стотысячного» и победоносность революции, веками подготовленную ее неотвратимость, если для Вс. Иванова особенно важна была неизбежность и естественность прихода мужика в революцию и его духовное прозрение в ней, то у М. Шолохова оригинальность изображения времени заключается в пафосе нравственной интерпретации событий и человека, в постановке проблемы — революция и гуманизм» (Великая Н. Формирование художественного сознания в советской прозе 20-х годов. Владивосток, 1975. С. 124).
Н. В. Драгомирецкая анализирует особенности конфликта в ряде рассказов Шолохова: «Молодой Шолохов раскрывает в своем герое не только силу его социального протеста, но и силу тех присущих ему стихийных чувств, которые являются результатом сращенности со старым крестьянским укладом жизни. Изображая взятые из глубин народной жизни характеры, Шолохов показывает их в момент, когда их сформированная веками цельность, заключающая большое положительное содержание, обнаруживает косность, ограниченность…» (Драгомирецкая Н. В. Принципы создания характеров в творчестве М. Шолохова и классические традиции//Социалистический реализм и классическое наследие (проблема характера). М., 1960. С. 294). Н. Великая утверждает, что писателя интересуют не только «полярные силы в их сущностном проявлении», не только «идея непримиримости, острота и беспощадность борьбы, которая бросает людей одной семьи, одной крови в разные лагери», но и «тенденция духовного развития личности в революции, возможность психологического сдвига в замкнутом казацком сознании» (Великая Н. Стилевое своеобразие «Донских рассказов» М. Шолохова//Михаил Шолохов. Статьи и исследования. М., 1980. С. 89, 93–94). «В изображении Шолохова революция, при всей вынужденной суровости, вызывает к жизни силы добра, — продолжает исследователь, — раскрывает потенциал нравственных возможностей народа, перспективы духовного развития, требует от личности нравственного прозрения. В выражении субстанциальных качеств народного характера, его нравственной силы и красоты, перспектив его духовного развития содержится суть эпического мировосприятия М. Шолохова» (там же, с. 97).