— У вас какое предприятие-то, частное уже?
— Нет, что вы! У нас товарищество. Жаль только, что с ограниченной ответственностью. У нас, говорят, ответственность ограниченная, поэтому мы вам, ребята, зарплату платить не будем.
— Как же не платить? Зачем же вы работаете?
— Нам сказали, что каждому купят новые "Жигули" пятой модели. А если кто хочет доплатить, может брать и "шестерку".
— Когда же купят?'
— Сказали, как только дела пойдут на лад.
Ну, думаю, Коля, тебе только в рыночной экономике и жить. Товарищество свое он любил, там с рабочими уважительно разговаривали. Только раз пожаловался, что очень устал — три года в отпуску не был.
— В этот раз прихожу к бригадиру: "Егорыч, мне бы в отпуск". А он: "Да зачем тебе?". "Ну как же, отдыхать-то надо". "Да зачем тебе?" "К матери поеду, крышу ей починить обещал, да и картошку уже пора копать". "Ну ладно, Коля, вот заказ срочный выполним, разметку кончим — и поезжай денька на три". И все равно не пустил. Да еще ночью посылает на шоссе машины караулить. Страшное дело. Подъезжают и требуют солярку. Кричать? Не докричишься. Берут и сливают. Я уж прошу, чтобы не всю.
— А вы что, шоссе строите?
— Не мы строим, а немцы. От них и главный инженер. Хороший старик, веселый. Пиво любит. Сидит весь день в машине и пьет. "Я, — говорит, — в этом деле мало понимаю, а русские инженеры очень хорошие. Я им не мешаю". На дом себе уже здесь скопил, нам фотографию показывал. Выйду, говорит, на пенсию, буду за городом жить.
— Так что, из всей фирмы один этот старик?
— Нет, еще два техника приезжали, машину для разметки налаживали, краску привезли. То ли немцы, то ли эстонцы. Едят очень много. Вы не поверите, легче собаку прокормить, чем такого человека.
— Ну и товарищество. Вы работаете, а деньги немцы гребут.
— Зато шоссе отремонтировали. А то вот у нас в деревне, где мать у меня, не доезжая Вереи, тоже было товарищество, дорогу взялись строить. Директор у них был ощетинец.
— Кто это ощетинец?
— Национальность такая, с Кавказа. Нет, что я говорю, не ощетинец, а этот… Где недавно война была?
— В Чечне.
— Да, чеченец. Собирайте, говорит, деньги с каждого двора. Мы вам асфальт до деревни дотянем. Деньги собрали, он взял и исчез. Где искать, никто не знает. Вот так 6ывает, это не застойные времена.
Коля явно полагал, что понятие "застойные времена" означает что-то вроде "золотого века", и часто их поминал. Похоже, он и не подозревал, что эти слова ввели почти как ругательство.
Как-то утром в воскресенье Коля приехал немного вялый. Начал было работать, потом бросил и обратился ко мне.
— Извините, как ваше имя-отчество?
Я ответил, слегка, струхнув. К чему бы эта торжественность? Коля действительно встал по стойке смирно.
— Сергей Георгиевич, разрешите опохмелиться. Вчера могилу копал, потом на поминках был, голова болит.
— Ради бога, Коля, но у меня нет ничего.
У меня это вышло виновато, я боялся, что Коля не поверит.
— У меня есть, я привез.
И мы прекрасно провели часок или два. Я достал банку огурцов, у Коли была на закуску шоколадка.
— Не надо, Коля, отвезите детям.
Коля обиделся:
— Неужели вы думаете, что я детям шоколадки не привезу? Я для них ее и покупал. И еще куплю.
Разливая, Коля посчитал нужным объясниться.
— Раньше, в застойные времена я совсем не пил. Вообще в рот не брал. А как алкогольную кампанию Горбачев начал — помните? — и я в ЛТП попал, так и стал злоупотреблять.
— Как в ЛТП? Почему?
— Я тогда еще в деревне жил. Как кампания началась, с нашей деревни надо было двоих в ЛТП направить. Участковый стал ходить, уговаривать. А вы же знаете, что за народ, у каждого какая-нибудь отговорка. Один сарай достраивает, у другого язва. Участковый ко мне. Ты, говорит, парень молодой, здоровый, поезжай на пару месяцев, и заработаешь неплохо. ЛТП в Дорохове, они там на стекольном заводе подрабатывали, по двадцать пять рублей за ночь. А я тогда мечтал мотоцикл купить. Да и как откажешься. Я и поехал. А ведь в ЛТП, знаете, пить приходится. Люди пьют, неудобно.
Так вот и попал Коля из застойных времен в демократию. И "Жигулей" не дождался. На другой год спросил я у соседа про Колю. Говорит, уволили его. Товариществу такие не нужны. Да и дела у этого товарищества так и не пошли на лад.
У всякого мало-мальски честного человека, который строит дом, есть навязчивая идея — где-то найти дешевых пиломатериалов. Между соседями ходят легенды: говорят, в Тучкове есть база, очень дешево, надо только найти там какую-то Елену Петровну, она скажет, когда подъехать. Нет, надо ехать в пионерлагерь "Юный моряк", там наладили тайное производство досок и вагонки. И мотаешься все лето по этим тайным точкам, надеешься, а осенью покупаешь на рынке уже дороже, чем в июне.
Но мне и вправду привалила удача. На одном патриотическом собрании случайно разговорился я с каким-то полковником, и он дал мне телефон:
— Попробуйте. Это городок на Волге, военное производство. Но завод у них стоит, и они наладили переработку леса. Люди хорошие.
Позвонил я, люди и вправду хорошие, только попросили уплатить вперед. Встретились мы в скверике с Юрой, отдал я завернутые в газету мои миллионы, стал ждать. Наконец звонят: встречайте. Чудом миновав ночью кордоны ГАИ, перекупщиков и рэкетиров, КАМАЗ привез мне дешевые доски. Правда, не те, что я просил. Юра объяснил просто:
— Сломался у нас станок, только такие были. Ведь лучше, чем ничего. Да это прекрасные доски — смотрите, какие толстые.
Я расстраиваться не стал, мы же не при тоталитаризме живем, когда план — закон. Да и доски впрямь были замечательные, я таких толстых никогда не видел.
Разгрузили, попили чаю, собрались они ехать. Юра говорит:
— Сергей Георгиевич, пропадаем. Возьмите двух человек на пару недель, вам в доме много чего надо делать.
Это был неожиданный и сильный удар. Я ответил слабо:
— Юра, денег нет. Сам понемногу тяну, приятели приезжают. Не смогу я заплатить.
— Заплатите, сколько сможете. Вы не представляете, в каком мы положении, завод стоит, нам дают по сто тысяч, а у всех семьи. Вам карнизы надо делать, полы стелить — вы с этими досками сами не управитесь.
Куда было деваться?
— Ладно, пусть приезжают. Наскребу миллион, пусть на него и сделают, не больше, дешевого мне не надо. Потом пусть живут, может, найдут еще какую работу.
Так приехали ко мне Василий Михайлович, мастер цеха, и его напарник помоложе, Коля. Со своими топорами, в заводских робах и кроссовках. Из-под городка Кулебаки Нижегородской области. А я стал поваром. Правда, мои кулинарные потуги пропали зря, потому что ели они очень мало и как-то нехотя. Мы, говорят, привыкли к картошке и молоку, остальное невкусно. После обеда Василий Михайлович обошел дом, осмотрел.
— Ну, Сергей Георгиевич. Дом хороший, по метражу вы попадаете под раскулачивание.
— Как так? Когда же?
— Когда, вся эта… с демократией закончится.
— Вы оптимист. Но если так, то постарайтесь. Может, под детский сад пойдет.
— Стараться нам не надо, мы и так нормально сделаем. Хорошо не сделаем, это я заранее предупреждаю, а нормально сделаем.
Это меня успокоило — зачем мне хорошо? Я же не на продажу дом строю, главное — чтобы крышу ветер не уносил.
— За работу возьмем по миллиону, меньше нельзя.
Я понял, что спорить с Василием Михайловичем неуместно и даже не заикнулся. Выкручусь.
Эти люди были рабочими особого типа. Может быть, таких нет нигде, кроме России. Василий Михайлович и Коля работали на авиакосмическом заводе, делали какие-то компоненты из титана и спецсплавов, точная работа. А жили в деревне, вели там свое хозяйство. Странное получилось сочетание.
Распорядок жизни и разговор у них был вроде бы крестьянский. Вставали они с рассветом — и сразу за работу. Работали непрерывно до темноты, за столом не засиживались. Оба были людьми необычно сильными, хотя и худыми.
В то же время у них была необычная для крестьян склонность к точности и хорошему измерению. Мыслили они в миллиметрах, все время у них под рукой были измерительные инструменты. При этом глазомером обладали таким, что никогда бы я не поверил, если бы не видел своими глазами. Работу, которую я бы делал целый час из-за трудности измерения и выпиливания, Коля делал топором за десять минут — и выходило как будто заводского изготовления. Очень большое внимание уделяли заточке инструментов.