— Простите, девушка, — сказал я, обращаясь больше к самому себе, и даже не остановился.
— Вы говорите необыкновенные вещи, — ехидно раздалось в ответ.
Я повернул голову.
На стуле был какой-то длинноволосый артист.
Щеки у него были припудрены, он хмурился и яростно протирал стекла очков.
А возле, у окна, сидела рыжеватая девчонка и смеялась, прикрыв рот плетеной сумочкой.
— Вот видите, — сказал я припудренному, — а еще утром все думали, какой я глупый! — и проследовал на свое место.
Быть может, я через минуту и ушел бы, но профессиональный голос метрдотеля меня удержал.
— Добавим маленькую, пан Соботка?
Пан Мужик потянулся к моей рюмке.
Я кивнул и отважно бросил взгляд к окну.
Припудренный мигнул дремучей бровью, а рыжеватая сжала руки в кулачки и приложила к глазам. Лица ее я не видел, зато через четыре незанятых столика довольно долго мог разглядывать красивое беленькое горло в распахнутом вырезе сочно-зеленого батника. Потом припудренный насупился, надел очки, взял «Лидову демокраци» и заслонил газетным листом всю перспективу.
В отместку, надо полагать. Пускай.
Метрдотель принес джин и постоял в проходе между столиками, равнодушно глядя по сторонам.
По Национальному проспекту проехала поливочная машина.
Большая стрелка часов на углу дернулась и отошла на деленье вперед.
Я сказал себе, что самое разумное сейчас допить, вернуться в институт и подойти к профессору Ондроушеку. Объяснить все гриппозным состоянием и спросить, не проэкзаменует ли он меня на той неделе. А там собраться и поехать к «Глаубицам», где сейчас все наши.
Но в ту минуту рыжеватая поднялась, огладила ладонями штанины темных брюк и подскочила к разложенным стопкам журналов. Вернувшись к столику, взъерошила рыжую гриву, склонилась и долго искала что-то в плетеной сумочке — вытащила наконец блокнот и положила возле «Же́ны а моды».
«Ничего сверхъестественного», — подумал я. Довольно неопределенное личико, излишне острый подбородок… Но то, что она выделывала с телом, это верчение боками, меня захватило. Красавицы надменны, а с надменной девчонкой всегда тяжело. У нее слишком много идей, и ее нелегко устеречь. Неброская внешность в жизни не помеха. И тут я сам себе сказал: «Сегодня, Алеш, будь один раз храбрым! А Ченька Колман со своим витийством пусть катится к чертям собачьим!» И начал действовать.
Правда, я перед этим в третий раз пропустил рюмку, поскольку каждый человек где-то внутри себя — трус. Просто некоторые вид делают, что не такие. Я, кажется, был трус от самого рождения. И свинство, что родители не выколотили это из меня давным-давно.
Потом я вытащил карандаш. Кружилась голова… феноменально! Век живи — век учись. Утром пей только молочко. Так что? Кого выпер Ондроушек? Кто хочет доказать в конце концов, что он не баба? Алеш Соботка!
Я запустил отяжелевшую руку в волосы и приказал себе: «Возьми карандаш!..»
Потом решительным росчерком без колебаний написал:
Я на вас женюсь! Как вы на это? Блондин в темном шарфе. Сижу возле буфетной стойки, где пирожные. Помимо прочего, читаю и считаю до ста.
В несколько раз сложил желтый листок, выдранный из расписания лекций, щелкнул портфелем, улыбнулся проходившему метрдотелю и спросил:
— Вы не могли бы передать эту записку той русалочке, пан Мужик? Не этой — той, — показал я глазами на окно, — в зеленом батнике!
Пан Мужик не повел и бровью. Он был немолод, расторопен, отрастил брюшко и со времен своей ушедшей стройности видел и не такое. Вытряхнув пепельницу и пододвинув стул, он взял записку и неторопливо пошел к девушке, одетой в батник цвета речной травы.
В волнении я начал искать сигарету. Но не успел зажечь, как метрдотель вернулся.
Теперь он вылупился на меня, как будто только увидал мои голубенькие глазки и короткий нос. Через секунду, впрочем, так же вылупился я. На желтую бумажку, поперек которой рыжеватая печатно синей пастой прописала:
Я — за!
Просто взяла и подмахнула. Даже не обернулась и не оценила мои плечи. Не зная даже, от кого записка. Только чтоб отвязаться.
Меня это задело. Иронизирует!..
Я ваял портфель и двинулся к окну.
Сделать ей небольшой сюрприз.
— Записка была от меня, — сказал я и, не дожидаясь приглашения, уселся возле рыжеватой на свободный стул.