— Дай-ка! — отнял я у нее бутылку. — Это мужское дело.
Она послушно дождалась, пока я протянул ей налитую рюмку, и осушила ее с жадностью. Я отпивал маленькими глотками и молчал.
Так, ничего не говоря, мы просидели некоторое время, и Ладена наконец спросила:
— Не хочешь включить радио?
— Можно включить и радио, — ответил я, вставая.
— Минутку, Алеш, — придержала она меня за локоть, — что у тебя за вид такой ужасный? Тебе такое выражение не идет. Я понимаю, от тебя оно не зависит. Но постарайся изменить его. Слышишь, обещай, что постараешься!
Я попытался расслабить мускулы лица, но ничего не получилось.
И, подойдя опять к столу, быстро опрокинул в себя рюмку. Но ярость не прошла. Ладена брала надо мной верх, и меня злило, что я не сумел найти действенного оружия против ее словесной эквилибристики. «Впрочем, игра еще не кончена», — подумал я, а вслух сказал:
— Когда у меня прервется сон, я всегда бываю как мешком прибитый.
Не знаю, уловила ли она в моем голосе фальшивый тон…
— Но вот сейчас ты мило улыбаешься, значит, не всегда уж так бывает. Что тебя обрадовало, Алеш?
Я чуть было не крикнул: «Хватит!» — но, к счастью, в следующее мгновение поперхнулся. Ладена поднялась и стала хлопать меня по спине.
— Люблю такое обхождение с мужчиной! — заметила она чистосердечно.
— Я сразу это разгадал.
— А что еще ты разгадал? — ухватилась она за слово.
— Многое.
— Не верю.
— Серьезно.
— Ты шустрый мальчик, — снова перешла она на ироничный тон, — не сомневаюсь, что и фантазия у тебя богатая.
— Не сомневайся! — удовлетворенно улыбнулся я: вино со второй рюмки начало мне нравиться.
— А я вот сразу узнаю́ чужие мысли.
— Едва ли, — усомнился я.
— А вот спроси меня хотя бы, — предложила она, — что ты сегодня думал целый день.
— Ты это знаешь?
— Безусловно.
— Ты далеко пойдешь. Впрочем, ты раздразнила мое любопытство. Так что же?
— Ты думал: «Никогда не следует затягивать знакомство с женщиной. Особенно если она сама влезла к тебе в постель». И ты был прав.
— Ладена!..
— Ты разочарован?
— Я что, должен быть восхищен тем, как ты это здорово и убедительно сформулировала?
— Тебе не хочется отказаться от пари, Алеш?..
— Нет.
— Даже теперь, когда ты увидал, какая я немыслимо противная?
— Тебя бы это устроило, — сказал я.
Ладена не ответила.
Мы смотрели друг на друга дольше, чем я мог выдержать.
Когда я уже совсем готов был объяснить ей, как она мне нравится, она сказала:
— Отнеси меня в постель, Алеш. Меня никто еще никогда не относил в постель…
Я обхватил ее за талию и потом крепко стиснул, подняв на руки.
— В тебе, однако же, есть сила, Алеш. Вот не ожидала!
В то воскресенье это была ее последняя насмешливая фраза.
5
Наше первое интимное знакомство было прямой противоположностью всему, что я себе представлял.
Для меня оно могло бы стать еще и шансом утвердить свою значительность. Я хотел говорить Ладене, как говорил другим, что очень ее люблю, мечтал о ней… мне было любопытно, что будет говорить она; но все произошло совсем иначе — были только огромные Ладенины глаза, перед которыми я, устыдясь, мгновенно позабыл о всех банальных и фальшивых фразочках и до страдания жаждал доказать, что нашим чувствам мы сумеем дать заслуженное выражение. Усталость и взаимная застенчивость ослабили наши объятия раньше времени, и я, едва только оторвался от Ладены, в тот же миг уснул, положив голову ей на плечо.
Проснулся я, когда Ладены уже не было.
На столе она оставила записку.
Не хватает храбрости тебя разбудить. Выла я тут счастлива до такой степени, что целый час не могла найти свои сапоги. И ужасно при этом боялась, что ты проснешься, хотя это не помешало мне доесть влашский салат. Если позвонишь в восемь вечера мне в общежитие, я обязательно там буду.
И вымыла посуду.
Хотя об этом уже не писала.
Я посидел на кухне, выпил залпом стакан воды и начал варить кофе.
Было три часа дня. Я мельком посмотрел на себя в зеркало: глаза были мутные, лицо помято. Я стал тереть виски. Сосредоточиться на чем-нибудь было трудно, и я не сразу свыкся с ощущением, что в доме, кроме меня, никого нет. Хотелось говорить, рассказывать Ладене массу разных разностей: о нашей семье, об отношении к поп-музыке, о туристических поездках, о нашей факультетской группе — обо всем, что мне пришло бы в голову; хотелось говорить свободно, без усилий, без всякого стремленья поражать, интриговать и обольщать. И стало от этого желанья хорошо, спокойно и немного грустно. Я пустил холодный душ и, пока намыливался, соображал, как поступить с Ондроушеком. «Сделаем так, — сказал я себе, — с утра зайду к нему на кафедру, попрошу назначить день и буду заниматься восемь часов в сутки — и еще часик перед сном, для закрепления. Начну немедленно. А вечером позвоню Ладене».