Быть может, я не стал бы так обострять ситуацию и связанные с ней последствия, если б там, в буране, на двадцатиградусном морозе, не было рядом со мной Илоны Карабиношовой и Войты Бальцара, тьмы и ветра, гудящей черноты и неумолчно ревущих моторов, ежесекундно готовых ринуться в вопящие пучины ночи, которая проглатывала одну машину за другой вместе с людьми…
И тут меня пронзила мысль: я забыл кое-что — на первый взгляд, нечто очень мелкое, крошечное, незаметное и все же настолько значительное, что я с трудом подыскиваю слово для определения весомости этого «нечто».
В этой минуте было свое величие — хотя бы по той причине, что я словно лежал перед Смолином на операционном столе, а он нежно, чтобы как-нибудь не причинить мне боли, удалял из моего организма уверенность в себе и самоуважение. Но мысль об этом «нечто» пришла ко мне с другой стороны. И это единственно целебное лекарство, подоспевшее в нужную минуту, помогло мне поднять голову. Где отсиживался ты, Смолин, когда нам приходилось труднее всего? И чем ты, Павличек, помог нам, когда на счету была каждая пара рук, каждая голова, еще сопротивляющаяся сну?! Я мог бы рассказывать им обо всем этом целые романы, но поддался чувству победного озорства, какое охватывает ярмарочного силача, с первой же схватки выигравшего бумажную розочку…
Противно мне стало смотреть на эту парочку судей. Но Квета сказала, что звонила Илона, это и было нужным лекарством в самую последнюю минуту! Я больше не собирался разыгрывать мальчика для битья, не собирался отступать, пожав плечами. Инфаркт предотвращен в последнюю минуту уколом прямо в сердце!
Я свистнул. Пусть сочтут это мальчишеством, но сдамся-то я не так легко, как свистнул.
— Павличеку! Ясно — зима-то на исходе. Стихийные бедствия позади. Мавр может уходить.
— Решение далось нам нелегко, Зборжил, не думай, — тихо зашуршала Прошекова; она положила свою широкую ладонь на мою, совсем закрыла ее.
Я почувствовал тепло, идущее от нее ко мне, и тотчас отдернул руку, прижал к телу. Прошекова посмотрела на меня ласковыми карими глазами. Когда-то давно они, должно быть, очаровывали мужа или любовника да и теперь еще сильно привлекали выражением доброты. Прошекова глядела на меня не моргая, и на губах ее появилась улыбка, человечная и простая, подбадривающая и убеждающая.
Звякнул телефон, вспыхнула зеленая лампочка. Смолин рявкнул секретарше, чтоб ни с кем его не соединяла.
— Так что же я такого сделал? — Я глубоко перевел дух и самым внимательным взглядом обвел поочередно обоих. — Мне по-прежнему адски плохо. Хорошо бы еще кофейку.
Директор вскинул голову, поправил очки, встал и заказал секретарше еще кофе.
— Я бы не прочь и чего-нибудь покрепче, — сказал я, но Смолин отрицательно мотнул головой, хотя мне было отлично известно, что на дне шкафа, слева у стенки, он всегда держит коньяк для важных посетителей.
Ситуация получилась хоть куда! Смолин лично принес мне кофе, и рука его дрожала так, что чашка с блюдцем дребезжали, а ложечка упала на ковер. Поставив наконец все передо мной — причем Прошекова пододвинула чашку к самым моим рукам, — директор сказал:
— Ты не справился с задачей, за которую несешь ответственность. Дорога в Рудную была непроезжей. И не говори, что вы ее расчистили, прошу тебя, — поспешно прибавил он, заметив, что я открыл рот — но я просто отхлебнул горячего кофе. — Да, расчистили! Но по истечении назначенного срока. Потеряны деньги… и все это повесили на нас. Не знаю, возместит ли госстрах такой убыток…
— Вряд ли, — заметила Прошекова, улыбнувшись соболезнующей, сочувственной улыбкой, — Как можно! Госстрах возмещает потери, возникшие вследствие стихийного бедствия, а не те, что произошли по нашей вине.
— Я бы охотно помог вам, — начал я, и Смолин удивленно приподнялся, перегнулся вперед, чтоб не упустить ни слова, — но…
— Какие могут быть «но»! — сорвался он. — Договаривай! Можешь помочь — помоги. Ты прекрасно понимаешь, что так, как я предлагаю, будет лучше всего.
— У вас своя информация… или информаторы. Но я не позволю, чтобы меня сняли из-за чьей-то болтовни.
— Контролер из района, Сланый — да ты его очень хорошо знаешь и отлично помнишь… Вот он нас и информировал обо всем.
— Мало ли что можно сказать со своей колокольни. Сам знаешь. Твой Сланый… Мне люди были нужны, как соль, новые люди со свежими силами, которые в состоянии держать лопату, а ты мне подсунул Сланого!
— Этого от твоего имени потребовал Павличек.
— Знаю. Был у меня Павличек. Один раз. В Броде. Вот и все. Нес какую-то чепуху. А Сланый вообще нигде не был. Ничего не видел, не слышал, сиднем сидел в конторе и дрожал, не дай бог пурга занесет обратную дорогу сюда, в Дроздов. Я звал его с собой, в машину, на трассу. Отказался… и больше мы его не видели. Исчез, испарился. А теперь, оказывается, он поставляет тебе информацию.