Но потом, когда слезли с машины и пошли побродить перед спектаклем по городу, он показался ей совсем другим. Старый замок — еще со времен князя Данилы Галицкого — вздымался над городом. Наверное, с его вершины можно заглянуть в любой городской закоулочек.
Вышли к величественному зданию с колоннами, скульптурными группами, высеченными на фасаде надписями.
Иванна подумала, что красивее этого здания нет, наверное, на целом свете. Может быть, это и есть оперный театр?
Но это был университет.
Потом они долго стояли перед памятником Адаму Мицкевичу. Заходило солнце, и все вокруг было розовым: и ледяная пыль от фонтана, и стены домов вокруг, и крылатый Гений, протягивающий лиру великому польскому поэту. Тут толпилось много людей — видно, это место львовяне любили и почитали.
Уже в сумерках бежали к оперному театру. По тротуарам от фонаря к фонарю, как на картинках старого пушкинского Петербурга, ходили газовщики с длинными палками. Крючком отворялась дверца, вспыхивал фитиль, и, медленно разгораясь, фонари наливались зеленоватым светом, делая старинный город совсем сказочным.
Елена Константиновна ждала их у входа в оперный театр.
— Должна вас разочаровать. «Евгения Онегина» сняли. Заболел кто-то из ведущих артистов. Дают балет «Лебединое озеро».
Кроме Тани, никто балета «Лебединое озеро» не смотрел, но все приуныли, а Елена Константиновна успокаивала:
— Может быть, это и лучше. Все равно у вас не получится, как у профессиональных артистов, не будет причин для неверия в свои силы. А ведь музыку к балету «Лебединое озеро» тоже написал Чайковский...
5
Иванна была перенасыщена движением, новизной, просто не могла больше ничего принять, смотрела на окружающее, как через пленку.
Слева возле нее о чем-то тихо думала Сима, справа что-то рассказывал Володя — кажется, содержание балета. Рябов слетал вниз, принес программки. Громко, весело восхищалась театром Клара, что-то назидательно говорила Елена Константиновна. На Иванну нашло какое-то отупение. Если бы это не все сразу, а постепенно...
Но вот начала притухать люстра, померк зал, отодвинулись в темноту ложи, остался только освещенный прожектором занавес. Прошел на место дирижер, прошелестели аплодисменты, он поклонился, повернулся к залу спиной, поднял руки...
Музыка, тонкая, въедливая, как будто в оркестре одни скрипки, стиснула, оплела, приковала к себе и понесла куда-то, где и сладко, и больно... Иванна даже не поняла, для чего вдруг раздвинулся занавес, для чего все эти яркие декорации, девушки в белых сверкающих юбочках, с перышками на голове, семенящие худыми ножками? Разве мало одной музыки?
Иванна откинулась и закрыла глаза. Слушать и смотреть — это не вмещалось в ней. Иногда она взглядывала на сцену, не понимая содержания. Длинноногие юноши прыгали и вертелись волчком, девушки ломали руки над каким-то своим горем. Может быть, это и хорошо, кто знает, просто Иванна не привыкла, но разве движения могут сравниться с музыкой? Неужели ее создал человек, неужели она не существовала вечно, как небо, как солнце? Как же тогда без нее обходилась земля? Но ведь жила же без нее Иванна, и многие люди не слышали ее никогда...
Володя Сопенко тронул ее руку, прошептал:
— Почему не смотрите?
— Не могу...
Антракт затянулся, и все пошли побродить по фойе. Одна Иванна осталась на месте. Ей ничего больше не хотелось смотреть.
Подошел Володя. Тогда он не взял у Рябова программку, сейчас купил сам.
— Хотите, я прочитаю вам содержание балета, будет понятнее. — Он называл Иванну на «вы», как и она его, хотя между всеми было установлено прочное демократическое «ты».
Он вслух прочитал коротенькие пояснения к балету, добавляя свои, подробнее, и о Чайковском, и о том, как создавался этот балет.
— Между прочим, оперу «Евгений Онегин» Чайковский назвал не оперой, а лирическими сценами...
— Откуда вы все это знаете?
— Из книг. Люди потрудились для нас, обо всем написали. Нам остается малое — потрудиться заглянуть в книги. А вы читаете?
Иванне стало стыдно. Как признаться, что читает-то она совсем мало, и не какие-то там особенные книги, а в основном учебники по программе училища. Библиотека в их селе, которую до войны удалось собрать в школе — присылали книги из разных городов Советского Союза, — пропала. Уходя из села, Мария Васильевна раздала книги детям, всем, кто хотел. Ничего от книг не осталось: попалили взрослые, не умеющие читать люди, извели на цигарки да на растопку. Несколько тоненьких детских книжечек, которые тогда Иванна принесла домой, так истерлись, что превратились в пыль. Потом кое-что давала Анна Владимировна, но приходилось прочитывать наскоро, в школе, домой нести боялась из-за отца...