«знаковая чистота, идеологическая нейтральность, его причастность к жизненному общению, его способность стать внутренним словом и, наконец, его обязательная наличность как сопровождающего явления во всяком сознательном идеологическом акте»,
автор приходит к выводу, что все эти свойства делают слово
«основополагающим объектом науки об идеологиях» (с. 23).
Исторический материализм, с позиций которого В.Н. Волошинов стремится рассмотреть некоторые основные проблемы философии языка, между тем совершенно четко определяет, что основным объектом науки об идеологиях являются не слова, а определенные системы взглядов и представлений, которые классы реализуют в своей деятельности. Если же последовательно рассматривать слово как основной объект науки об идеологиях, то это неизбежно приведет к неопозитивизму в чистом виде.
Уделяя большое внимание исследованию свойств как языковых, так и неязыковых знаков, автор указывает:
«Ко всякому знаку приложимы критерии идеологической оценки (ложь, истина, правильность, справедливость, добро и пр.). Область идеологии совпадает с областью знаков. Между ними можно поставить знак равенства. Где знак – там и идеология» (с. 17).
Эта мысль требует, на наш взгляд, критической оценки. Рассмотрим, например, следующую знаковую систему: красный, желтый и зеленый сигналы светофора. Несомненно, что такая система обладает всеми свойствами знаковой (см.: [Зализняк, 1962]). Тем не менее совершенно очевидным является также, что она никоим образом не связала с идеологией и к ней не могут быть применены никакие «критерии идеологической оценки», которые, кстати, тоже нуждаются в уточнении. Так, например, критерий «ложь – истина» в одних случаях действительно может быть идеологическим, а в других нет. Ср., например, применение этого критерия к математическому высказыванию типа:
«A = B → B = A».
Связан знак с идеологией или нет, зависит прежде всего от того, в какой системе он функционирует. Так, красный цвет в знаковой системе «светофор» не имеет идеологической значимости, а если рассматривать красный цвет в системе революционных символов, то связь его с идеологией будет совершенно очевидной.
Однако, несмотря на все эти недостатки, можно сказать, что книга В.Н. Волошинова явилась определенным этапом в исследовании проблемы взаимоотношения языка и идеологии. Работа эта ценна не только постановкой проблемы, но также и тем, что автор указал в ней на весьма важные явления, происходящие в структуре языка под влиянием идеологии. Некоторые из них были позже более детально исследованы советскими и зарубежными учеными; другие же не получили достаточного освещения и по настоящий момент. Значительный интерес в связи с обсуждаемой проблемой представляет и работа В.И. Абаева «Язык как идеология и язык как техника» [1934]. Взаимоотношение языка и идеологии автор также рассматривает в общетеоретическом плане, уделяя основное внимание семантическим процессам, протекающим в языке. Однако следует отметить, что В.И. Абаев понимает термин «идеология» тоже гораздо шире, чем это принято в современной специальной литературе, и зачастую употребляет его как синоним термина «культура».
Наиболее подробно в советском языкознании были исследованы явления, происходящие в языке в моменты социальных революций. Большая заслуга здесь принадлежит К. Державину, изучавшему эти процессы на материале французского языка эпохи Великой французской революции [1927], В.Μ. Жирмунскому [1936] и А.С. Селищеву [1928], привлекшим к рассмотрению русский язык периода Великой Октябрьской социалистической революции. В этих работах подчеркивается, что социальные изменения наиболее отчетливо отражаются в лексико-семантической системе языка. Так, К. Державин пишет по этому поводу:
«Новые понятия находили себе новые слова, бытовая обстановка революционных лет порождала новые термины, изменения социальных условий влекли за собой изменения значений слов. Лексика, по преимуществу лексика, подвергалась не менее серьезным обновлениям, чем гражданское право, система денежного обращения или организация армии… Целые серии речений выпадали из обихода вместе с теми общественными элементами, с которыми они были генетически связаны, а наряду с этим поверх столбцов словаря наслаивались новые языковые пласты, новые лексические образования, рожденные революцией, рожденные ее социальной борьбой» [Державин, 1927, 2].
Языковые изменения, в таком количестве наблюдаемые в языке в эпохи социальных революций, происходят не мгновенно.