На заре Советской власти в условиях сплошной неграмотности, царившей среди подавляющего большинства трудящихся, наша страна должна была решать вопрос об использовании родных языков для быстрейшего просвещения их носителей, развития их общественного сознания. Наиболее целесообразное решение этого вопроса зависело не только от гносеологического обоснования положения о бесконечных потенциальных возможностях развития любого языка. Возникали другие сложные проблемы, нуждавшиеся в комплексной разработке исходя из конкретных задач развития советского общества того периода, с учетом особенностей состояния национальных отношений в стране и т.д. Таким образом, в научном обосновании правильного решения данного вопроса переплетались гносеологические, социологические, идеологические и другие аспекты.
Нашей науке известны были существующие концепции по данному вопросу. С самого начала была отвергнута шовинистическая концепция идеологов царизма, преследовавших те же цели, какие ставят перед собой идеологи империализма, неоколониализма и расизма. Выразители идеологии царизма выступали против развития национальных языков. Защитники антигуманистической политики царизма учитывали познавательное значение родных языков, которые могут послужить исключительно важным средством духовного развития их носителей. Это обстоятельство противоречило идеологическим целям царизма держать народы в рабстве, невежестве. Вот почему они так боялись утверждения языков письменностью, литературной обработкой, введением их в школы. Так переплетались идеологическое, гносеологическое, социологическое и социально-лингвистическое.
Один из крупнейших лингвистов мира, А. Мейе, как и другой известный французский лингвист, Ф. Брюно, недооценивая познавательное значение родных языков национальных меньшинств, выдвигал на первый план социальный фактор, связанный с явлением языковой изоляции, могущей возникнуть в случае развития языков национальных меньшинств. Как отмечал Μ.В. Сергиевский,
«А. Мейе… не понял существа национальной политики Советской власти. Для него вопрос о развитии национальных языков в СССР сводится к чисто языковой проблеме, и, рассуждая, например, об украинском или белорусском литературных языках, Мейе подходит к вопросу с неправильной позиции, усматривая в их расцвете при Советской власти не создание могущественного орудия для развития культуры… но явление языковой изоляции… Можно вспомнить другого виднейшего представителя французской лингвистической науки – Ф. Брюно, который в принципе языковой самостоятельности, провозглашенной наиболее передовыми людьми французской революции, видит попытку возврата к феодальному языковому раздроблению совершенно так же, как то оценивали мелкобуржуазные революционные деятели периода Конвента, выдвигавшие знаменитый пункт об уничтожении во Франции всех диалектов и языков национальных меньшинств во имя единства нации и борьбы с остатками феодализма» [Сергиевский, 1938, 25].
Некоторые вожди II Интернационала, исходя из иных позиций, недооценивали национальные языки и национальные культуры. Так, К. Каутский полагал, что
«цель социалистического развития – не дифференциация, а ассимиляция национальностей, приобщение масс не к национальной культуре, а к европейской, которая все более становится мировой культурой» (Каутский К. Освобождение наций. Μ., 1918, с. VII – VIII).