— Но ведь ты ему не перечил, — сказал секретарь и лукаво улыбнулся.
Ли Цюлань покосилась на мужа.
— Да он всех боится!
Со Чэн густо покраснел, а секретарь рассмеялся.
Ли Цюлань оставалась серьезной.
— Но ведь Сунь просто прикрывается званием коммуниста!
Секретарь шумно попыхивал трубкой.
— Ты правильно ставишь вопрос, Цюлань. Сейчас из-за таких, как он, упал авторитет партии. Простых людей беспокоят и слова, и дела. Этот Сунь ведет себя так, будто университет закончил, а сам, как говорится, ветер называет дождем, а молнию громом, чересчур умный. Такие вот кричат на всех углах о своих способностях, а у самих за душой ничего нет. Они — это еще не партия. Ну как, Со Чэн, согласен со мной?
— Да, такие слова мне по душе, — закивал головой старик.
Хозяйка о чем-то задумалась, как всегда поджав губы.
Секретарь выбил из трубки пепел и улыбнулся:
— А ты, Цюлань, что молчишь?
Женщина тоже улыбнулась:
— Так что же мне делать завтра?
— Ты хозяйка — тебе гостя принимать, как скажешь, так и будет, — ответил секретарь. Он рассказал, что недавно звонил Чжан из уездного комитета и отчитал заведующего Суня. И еще Чжан сказал, что Лю Цзиньгуя пусть встречают односельчане, ведь он приехал в родную деревню. Надо доверять простым людям. Лю Цзиньгуй приедет один, без сопровождающих.
Тут хозяйка облегченно вздохнула.
Перед уходом секретарь сказал:
— Цюлань, хочу поделиться с тобой тем, что у меня наболело. Когда я узнал, что приезжает бывший помещик, мне стало как-то не по себе. Мало радости встречаться с бывшими врагами, да еще оказывать им гостеприимство. Но я много думал и понял, что такой подход устарел. Нельзя теперь жить по старым канонам! Сама посуди: сколько лет прошло после земельной реформы, а мы все считаем помещиков врагами. Прикажут ругать их — ругаем, прикажут драться — и тут подчиняемся. Разве это справедливо? Партия ведет нас к социализму, и эти люди нам теперь не мешают. Они такие же, как и мы: рождаются, воспитывают детей, умирают… Почему надо их унижать? Забудь, что Лю Цзиньгуй причинил тебе зло, ведь он человек!
Со Чэн, затаив дыхание, слушал секретаря.
Хозяйка вдруг подняла голову.
— Дядюшка, позвони секретарю Чжану и скажи: пусть Лю Цзиньгуй приезжает, я не прогоню его.
Секретарь кивнул головой.
— А как же с колодцем? — вдруг вспомнил Со Чэн.
— Копайте!
Со Чэн вместе с сыном вращал ворот, доставая корзиной со дна колодца камни. Хозяйка громко командовала:
— И раз, и два…
Утренний свет заливал двор. Свиньи терлись спинами об угол хлева, петух на заборе возвестил о наступлении нового дня. На круглых, как блюдо, листьях тыквы блестели жемчужинки росы и, сливаясь при легком дуновении ветра, скатывались на землю, напоминая серебряные бобы. Сноп колосьев, подвешенный под карнизом, золотился в лучах восходящего солнца…
Пустая корзина коснулась дна колодца. Хозяйка смахнула пот со лба и, глядя куда-то вдаль, сказала:
— Тридцать с лишним лет прошло, состарился он…
— Он родился в год собаки, значит, сейчас ему семьдесят один, — вспомнил Со Чэн.
— Еще и не узнаем его!
— Мать, а правда, что в Японии он женился?
— Что-то не слыхала такого.
— На чужбине еда сладка, да вода горька. Зачем он приезжает? Хочет рассчитаться за старое? Хотя секретарь Чжан вон как про него говорит… А ты что думаешь, мать?
— Трудно жить вдали от родины, — задумчиво произнесла Ли Цюлань. — Говорят, когда он уезжал, украдкой вытирал слезы. Смотреть было жалко…
— Ты вот его жалеешь, а он тогда тебя не пожалел! — в сердцах произнес Со Чэн.
— Что было, то прошло, а сейчас другое дело. Да что там говорить, он сам по себе, мы сами по себе.
Сын слушал, о чем говорили отец с матерью, и в разговор не вмешивался. Веревка, спустившаяся в колодец, задергалась. Хозяйка велела мужу и сыну поднимать со дна колодца корзину с камнями.
Землекоп нагрузил очередную корзину и крикнул:
— Пошла сырая глина, скоро будет вода!
Уже третий день рыли колодец, а углубились всего на три чжана.
Около девяти часов утра вдалеке засигналил автомобиль. Со Чэн прислушался и глухим голосом произнес:
— Едет!
Хозяйка немного подумала и сказала:
— Отец, иди в дом, возьми в шкафу под постельным бельем рубашку и переоденься.
— Хорошо. — Со Чэн поспешил в дом.
Затем она обратилась к сыну:
— Поезжай в лавку и купи мяса. Я к обеду напеку пирожков, он их любит.
Сын ушел.
Женщина взяла с подоконника пачку сигарет, подошла к колодцу и крикнула:
— Мастер, я жду гостей, пойду в дом. Когда появится вода, крикните, а сейчас можете покурить. — Она бросила в колодец пачку сигарет. Ну вот, кажется, все в порядке. Она отряхнула с одежды землю и направилась к дому.
Приехал! Нетвердой походкой в окружении детворы к дому приближался сгорбленный тощий старик небольшого роста. Неужели это хозяин, когда-то такой строгий, солидный? Он почти облысел, брови вылезли. Рот провалился, как у древней старухи, лицо в пятнах. Он опирался на палку, еле переставляя дрожащие ноги. В руке у старика был кальян, наверно, он только что курил: из маленькой чашечки еще струился дымок. Да, кальян и тогда был его слабостью…
У женщины забилось сердце. Она не могла оторвать взгляд от кальяна.
Лю Цзиньгуй подошел к дому, остановился, поднял голову, веки его задрожали. Он долго вглядывался в женщину. Потом натянуто улыбнулся, затряс головой, видно было, что не узнал ее. Но вдруг его мутные зрачки расширились, в глазах мелькнул ужас, руки затряслись, и кальян с легким звоном упал на землю. Старик увидел на лбу женщины шрам. Мучаясь раскаянием, закрыл глаза…
Губы у женщины задрожали, пальцы судорожно впились в дверной косяк, за который она держалась.
Наступила гробовая тишина.
Вдруг кто-то из мальчишек крикнул:
— Гляди, да этот заморский старик даже кальян в руках удержать не может!
Дети загалдели, раздался громкий смех.
В душе хозяйка торжествовала, но подавила в себе это чувство и махнула рукой:
— Ну-ка, мотайте отсюда!
Дети кинулись врассыпную, однако остановились поодаль и теперь с интересом наблюдали за происходящим. Во дворе опять воцарилась гнетущая тишина.
Женщина шагнула вперед и подняла с земли кальян. Да, все тот же, только на нем появились новые вмятины. Выходит, и на металле остаются шрамы. А на сердце?
Лю Цзиньгуй протянул к женщине дрожащую руку:
— Цюлань? Это ты? Неужели я дожил, вижу тебя, родную деревню… Какое счастье…
В глазах у хозяйки заблестели слезы. Она вытерла кальян, отдала старику и звонким как хрусталь голосом сказала:
— Дядюшка, проходите в дом, у мужа есть хороший табак.
Лю Цзиньгуй обеими руками принял кальян.
— А, Со Чэн… Как дела у него?
— Все нормально, партия о нем заботится. Отец, — крикнула она, — иди встречай гостя!
Застегивая на ходу рубашку, из дому выбежал Со Чэн. Увидев старого хозяина, он замер на месте и не мог ни слова вымолвить.
Лю Цзиньгуй горестно покачал головой:
— Тоже постарел!
Со Чэн хотел было возразить, но сказал лишь:
— Я родился в год курицы, мне сейчас шестьдесят!
Хозяйка усмехнулась.
Обстановка разрядилась. Они прошли в дом. Женщина стала рассказывать про колодец, гость одобрительно кивал головой:
— Вода здесь хорошая. Я тоже думал о колодце, когда строил дом. Но боялся потревожить духа земли… — он рассмеялся, — был суеверным.
— Вода! Вода! — донеслось со двора.
Хозяйка всплеснула руками и по разбросанным во дворе камням побежала к колодцу.
— Чистая? — крикнула она, заглядывая вниз.
— Уже можно зачерпнуть.
— Отец, неси кувшин, — велела Ли Цюлань.
Со Чэн поставил кувшин в корзину, опустил в яму. А когда вытащил, увидел в кувшине воду.
— Ну, мать, пробуй, как на вкус!
Ли Цюлань протянула кувшин гостю:
— Это вода вашей родины, вы первый пробуйте!
Старик даже испугался такого почтения к нему и наотрез отказался брать кувшин.