Надо заставить себя договаривать начатые предложения. Даже если от них не будет никакого толку.
Надо, то есть необходимо, но…
HARALD GERLACH Jungfernhaut © Aufbau-Verlag, Berlin und Weimar 1987
Хельмут Заковский
КАК ЗАЖАРИТЬ МЫШЬ, ИЛИ ЖИЗНЕННЫЕ ЗАРУБКИ МАЛЕНЬКОГО РАУЛЯ ХАБЕНИХТА
© Перевод Б. Калинин
Вот и наступил этот день, когда я должен был предстать перед новым классом. Перед четвертым «б».
Мать вздохнула.
— Твой путь будет явно не из легких, — сказала она.
Я в этом был не совсем уверен и пожал плечами. Правда, на мне были новенькие ботинки, и они слегка жали. Наверное, мне будет нелегко в них идти. По столь важному случаю мать как следует меня принарядила. Я надел джинсы, которые она только вчера купила, чистое белье и свежевыстиранную рубашку.
Поглядев в зеркало, я себе очень понравился и надвинул поглубже на переносицу очки в стальной оправе, чтобы лучше себя рассмотреть. Любой скажет, что для одиннадцати лет я рослый, а я скажу, что стрижка ежиком мне к лицу. Мать сначала была против, но я заявил ей, что хочу выглядеть так, как мне нравится, и отправился в парикмахерскую сам, без ее разрешения. Там я посоветовался с мастером. «Ежик» — стрижка экономичная. Расческа, которую я обязательно потеряю, мне не понадобится, а стало быть, не придется то и дело покупать новую: это поможет сэкономить карманные деньги. Утром мне достаточно будет провести по голове мокрым полотенцем.
Мать погладила рукой мои волосы и улыбнулась. Потом сказала, что я совсем не колючий, а мягкий, как пушок.
Ей во что бы то ни стало хотелось проводить меня в школу.
— Не надо, — сказал я. — Я уже большой. Можешь на меня положиться.
— Должна же я поддержать тебя, — возразила она. — Пусть все знают, что мы остались с тобой друзьями после всего, что произошло. Я даже взяла отгул.
Идти с моей матерью по улице — одно удовольствие. Она такая красивая, что мужчины на нее то и дело оглядываются, хотя она уже второй раз замужем. У нее зеленые глаза, подведенные зеленой тенью веки и стрижка «каре». Мне кажется, мастеру пришлось провозиться с ней дольше, чем с моим «ежиком», и наверняка делать химию, чтобы волосы хорошо лежали даже после самых резких движений головой. А матери частенько приходилось из-за меня качать головой. Однажды, когда я не мог больше лгать и сознался ей, что остался на второй год, она заявила, что волосы у нее встали дыбом, несмотря на уложенную прическу: до такой степени она ужаснулась.
Хорошо, что мать пошла провожать меня. Когда мы проходили по школьному коридору, я вдруг почувствовал, что мой путь действительно не из легких. Ботинки жали, ноги словно налились свинцом. Одному мне было бы не дойти. Такое со мной уже случалось. Мать подхватила меня под руку. На нас смотрели ребята. По-моему, мы были красивой парой.
Наконец мы оказались перед дверью класса.
— Это Рауль, — сказала мать, обращаясь к господину Мельхозе, моему новому классному руководителю. Я протянул ему руку. Но он недолго продержал ее в своей и тотчас схватил руку матери. Мельхозе был, пожалуй, одних лет с моим отцом. Он смотрел в зеленые глаза моей матери до тех пор, пока не отзвенел звонок и двери классов с грохотом не захлопнулись. Она ему явно нравилась, я это видел. Тогда я еще не знал, что господин Мельхозе хороший учитель. Меня несколько угнетала мысль, что он знает о моих недостатках. Ну, может быть, он отнесется ко мне снисходительнее, учитывая, что я родился от такой красавицы, подумал я.
Мать поцеловала меня на прощание и сказала, чтобы я держал ухо востро.
Я знал, что она имела в виду. С тех пор как я побывал в Пелицхофе, я научился понимать природу. Звери держат ухо востро, или, как говорит лесничий, «прядают ушами», чтобы от них не укрылся даже малейший шорох. Их жизнь всегда в опасности, и они вынуждены быть настороже.
Я стоял перед классом. Двадцать мальчишек и девчонок разглядывали меня, словно какую-то диковинку. Они хихикали и перешептывались, но о чем, я, как ни навострял уши, понять не мог. Обхватив голову руками или подперев кулаком подбородок, они уставились на меня снизу вверх. Их, конечно, удивляло, что такой верзила появился в классе в разгар учебного года. Наверное, они решили, что я долго лежал в больнице.
— Это Рауль Хабенихт[17], — объявил господин Мельхозе.
В классе раздался хохот.
Матери моя фамилия тоже не нравится. Она хочет переписать ее на Ленгефельд — по своему новому мужу, который мне вообще никто. Поэтому я возражаю.