— Ты часто глядишь в мое окно?
— Да, — ответил мальчик.
Помолчали. Она позволила ему смотреть на себя, перекатывая во рту кусок шоколада. Потом спросила об отметках, о каникулах, о родителях. Он все так же пристально глядел на нее и отвечал. Она посмотрела ему в глаза — он надеялся, что теперь-то она воспримет его таким, каким он сам ощущал себя в эту минуту. Но она спокойно обсасывала своими красивыми округлыми губами шоколад с пальцев, а он смотрел на нее и желал, чтобы она подольше это делала. Поблагодарив его за визит, она сказала:
— Приходи когда захочешь, поболтаем о том о сем.
И встала. Мальчик тоже поднялся, отломил кусок леденца и положил его обратно на тарелку, а потом подал женщине руку. Она обняла его за плечи и повела к двери. Он ощущал, как под рубашкой движутся ее бедра. Когда за ним закрылась дверь, он почувствовал: минуту назад он был близок к тому, чтобы в его жизни произошло нечто великое, прекрасное и неведомое, но, не успев изведать этого, он был отринут в пустые будни детского бытия. И все же по лестнице он спускался уже другим человеком.
На этот раз все будет иначе, подумал мальчик и постучал. Затем осторожно припал ухом к двери. Там было тихо. Он постучал еще раз, очень негромко. Наконец заспанный голос спросил:
— Кто там?
Мальчик сказал, что пришел забрать отцовы воротнички. К двери приблизились шаги. Щелкнул ключ, зазвенела цепочка, отодвинулся засов, повернулась ручка — перед ним стояла Хильда.
— И чего ты в такую рань? — спросила она, распахнув перед ним дверь и прошла назад, в комнату.
На ней был только старый выцветший купальный халат. Она прошла в угол комнаты, он не спускал с нее глаз и в это мгновение вдруг почувствовал, что в комнате есть кто-то третий. Мальчик обернулся.
На кровати сидел мужчина. В рубашке с закатанными рукавами, безволосая грудь обнажена, на ней — татуировка. Мальчик съежился, будто от удара. Чужак гордо осклабился, словно совершил нечто похвальное, постучал сигаретой о ноготь большого пальца, чтобы уплотнился табак (сигарета была из самых дешевых), и сунул ее в рот. Потом чиркнул спичкой и, раскуривая сигарету, произнес:
— Ну-с, молодой человек! — и небрежно протянул мальчику руку, не вставая с кровати.
Мальчик, застеснявшись, пожал ее.
Нечасек, по профессии брадобрей, был не намного старше Хильды. Он обращался к мальчику не иначе как «молодой человек», а тот должен был называть его «господин Нечасек».
Бритье не могло прокормить Нечасека, он брался за любую поденную работу, носил тяжести на верхние этажи, перекапывал землю на садовых участках, а три-четыре раза в год получал из каких-то неведомых источников, которые он окружал таинственным молчанием, некоторые суммы денег, их хватало на то, чтобы иной раз позволить себе маленькие радости: пиво, танцы в стрелковом ферейне, бутылочку ликера для Хильды и время от времени поход в сомнительные заведения. Он утверждал, что является сыном гладильщицы сорочек и фенриха из гонведов[10], который за это время успел стать полковником, но перед всем светом отрицает существование сына по фамилии Нечасек. Воскресным утром брадобрей предпринимал небольшие вылазки: он стучал в три-четыре двери, которые быстро открывались (как правило, женщинами), быстро запирались, а через полчаса вновь отпирались и захлопывались за ним. Он был среднего роста, поджарый, без лишнего мяса на крепких костях, с наглым и цепким взглядом. Брился он, как и все мужчины в округе, два раза в неделю.
— Молодой человек, вот я смотрю на вас, — сказал он мальчику при второй встрече, — и знаю, что с вами происходит.
Мальчик покраснел.
— Вам приспело время побриться, — продолжал Нечасек. — У вас не пушок и не борода, ни пух, ни щетина — это нехорошо, вам нужно, наконец, решиться. Присядьте, пожалуйста.
Мальчик в некоторой растерянности сел на единственный табурет в комнате.
Он надеялся встретить Хильду, а теперь вот сидел один на один с этим мужчиной и чувствовал, как ни странно, любопытство. Ему и льстило отношение к себе как к равному, и в то же время он ощущал какую-то внутреннюю потребность подчиниться этому человеку. Господин Нечасек обвязал ему вокруг шеи полотенце, наточил бритву о ремень, и прежде чем мальчик понял, что происходит, господин Нечасек провел сухой бритвой от левого виска до середины подбородка, повернул его голову налево и проехал бритвой по правой половине, потом снизу под подбородком, по шее. Кожа горела. И вот господин Нечасек, брадобрей, уже стряхнул пух на пол Хильдиной комнаты и вновь прижал мальчика к табурету, когда тот привстал от испуга и боли. Потом налил две рюмки коньяка.