Куан Мэну было лет двенадцать, когда он узнал, что у дяди две жены. У него было шестеро детей от первой жены - от той, которую Куан Мэн звал тетя. А выяснилось, что есть еще одна жена и у нее тоже шестеро детей. Две совершенно одинаковые семьи. Жизненная неосторожность, ответил дядя на расспросы Куан Мэна.
- Мэн, а может, поедешь со мной в Сабах? Я собираюсь туда в конце месяца заключать сделку на древесину. Поехали, сменишь обстановку. В Сабахе много таких мест, куда, можно сказать, не ступала нога человеческая. Тебе полезно будет уехать ненадолго из Сингапура.
- Спасибо, дядя. Я бы с радостью, но кто меня отпустит с работы? У меня ж испытательный срок.
- Никуда он не поедет, - вмешался отец. - Мне сказали, что он и так сегодня на полдня удрал с работы и купаться отправился.
Дядя Чеонг засмеялся.
Нехоженые места. Все эти густые зеленые заросли, все эти чужие маленькие городки - как во времена географических открытий, про которые он читал. И все так не похоже на суету и толчею, на теснотищу Сингапура. Как бы здорово, думал Куан Мэн, уехать, удрать. Вскоре после дядиного ухода Куан Мэн зашагал в ранний вечер.
ГЛАВА 3
Начал накрапывать дождь. Крохотные капельки легко и мягко ложились на лицо и руки. Дождевые пряди, нежные, как длинные волосы Люси. Скоро на улице почти не осталось народу. Мимо проносились машины, влажно целуя шинами мерцающий асфальт. Темная, беззвездная ночь. Узкий лунный серп выскальзывал в разрывы между туч и светился тускло и размыто. Надо бы выключить, соображал Куан Мэн. А то намокнет. Или напьется, хихикнул он. Как я. Несколько бутылок пива - и нет меня. Куан Мэн стоял на автобусной остановке. Больше никого, он один.
Посмотрел на часы. Восемь двадцать. Порция будет ждать в половине девятого. Порция только что возвратился из очередной поездки в Серембан. Сабах. Хорошо бы, если бы отыскалась вдруг какаянибудь родня в Сабахе. Ну, скажем, явился бы какой-нибудь четвероюродный брат, начался бы семейный праздник. А впрочем - не надо. Никакой родни. Никого не надо. Так лучше.
Когда Куан Мэн вошел в молочный бар "КолдСторидж", Порция уже дожидался его, поедая бутерброды с сыром. Худое темное лицо, сухопарая, долговязая фигура. Куан Мэн сел за столик напротив Порции. Бар был охлажден до температуры рефрижератора, и Куан Мэн непроизвольно поежился, только сейчас ощутив свою промокшую рубашку.
- Ну как ты можешь есть эту дрянь? - спросил он.
Порция молча подтолкнул к нему тарелку.
- Нет, спасибо. Я уже поел. Порция, ну как можно есть такую гадость? Я один раз попробовал сыр, так чуть не стошнило.
- Ерунда. А потом мне сказали, что в сыре много белка, а белок прибавляет энергии. Я все время ел сыр, когда бегал на длинные дистанции. Мне знаешь, кто это сказал? Родственник один, он доктор в Куала-Лумпуре. И все точно.
- Я вот все думаю - что бы ты делал без своей родни?
- А чего? Я свою родню люблю, всех их люблю.
Заговорили о другом.
Будущее Порции устроилось. Порция поедет в Англию. Серембанские родственники решили сложиться и собрать ему денег на дорогу. Еще какой-то дядя, адвокат и профсоюзный деятель в Ипохе, присмотрел ему место в Лондоне. Ехать надо через шесть недель, пароходом, который заходит в Коломбо. Там Порция сделает остановку, чтобы повидать и цейлонскую родню.
- А что Хок Лай? Нравятся ему его страховые дела? - спросил Порция.
- Он в них как рыба в воде. Только что продал первый страховой полис на сумму в пятизначную цифру, представляешь? Теперь получит хороший процент с этого. Ух, какую гигантскую пьянку мы устроим в "Райском баре" по этому случаю!
- Он будет с нами сегодня?
- Ага. Собирайся. Кончай есть свой вонючий сыр и давай вытряхиваться из этого стильного холодильника. Вообще не понимаю, чего ты меня тащил в эту дыру. Первый класс, первый класс!
Порция, единственный из них троих, умудрился остаться прежним после окончания школы. Наверное, потому, что родня прикрывала его от прямого воздействия внешнего мира. Интересно бы побыть на месте Порции! Как это? Из всей своей родни Куан Мэн любил одного дядю Чеонга. Он жалел дядю Чеая младшего отцова брата, который играл во все азартные игры и вечно был в проигрыше. А еще говорят - полоса невезения. У дяди Чеая эта полоса продолжалась всю жизнь - не везло ему ни в чем, и с таким постоянством, что он даже прославился этим. Доходило до смешного - все знали, что дяде нельзя давать деньги в руки, деньги держала у себя его жена и выдавала ему каждый день на мелкие расходы. Но в дни скачек дядю невозможно было удержать - он бегал по городу и клянчил в долг у кого только мог. Один раз он буквально валялся в ногах у матери Куан Мэна, выпрашивая взаймы. Мать дала ему двадцать долларов. Дядя захлебнулся от благодарности, он клялся и божился, что через несколько дней отдаст. Двадцатку он сразу проиграл на ипподроме БукитТимах и прибежал опять - у него было отчетливое предчувствие, что он выиграет в четвертом заезде. Вот невезун, думал Куан Мэн. Дядю Чеая презирали его собственные взрослые дети. В дни скачек дядя пробовал перехватить даже у них, хотя очень не любил, когда ему потом напоминали об этом.
- Никакого почтения к старшим, никакого уважения к родителям, - бурчал дядя.
В автобусе Куан Мэн смотрел на Порцию и завидовал. Не быть в Сингапуре. Он представлял себе Порцию в Лондоне, по-зимнему одетого, пробирающегося сквозь снегопад. Куан Мэн привел когда-то в недоумение друзей своим, заявлением, что никакого Лондона на самом деле нет. Одни выдумки школьников и тех, что книги сочиняют. Шутки, сказал он тогда. А на самом деле - нету.