— И вы посоветовали ей бросить ему писать?
— С какой стати? Не в письмах суть. Ей необходимо было бросить его — вот в чем суть. Она вела дневник, очень откровенный, в таких школьных тетрадочках. Как знать, может, это ей помогало. Картин она в ту пору почти не писала. А потом он как-то наткнулся на одну из ее тетрадочек и, похоже, закатил такой скандал, что только держись. После этого она стала прятать их у меня. Взяла с меня обещание не читать их.
— А вы их прочитали?
— Тайком от нее — нет. Тогда — нет. Она велела мне спрятать дневники, чтобы они не попались на глаза Говарду — это мой муж, только тогда он еще не был моим мужем. Говард Аронов. Поэт. Я прятала их в ящик с бельем, в другие места вроде того. Тетрадочки в черных в крапинку обложках.
— А как ваш муж относился к Клею Мэддену?
— Да он его, можно сказать, и не видел. В войну Говард работал в Вашингтоне, в Писательском проекте[39], он помещался в каком-то особняке, в войну-то мы с ней и разошлись. Впрочем, нет, сразу после войны. Война закончилась, и тут мы поссорились в последний раз. Только что не насмерть.
— Но ведь вам случалось ссориться и раньше?
— Так — нет.
— В чем разница?
— Поссорились мы из-за евреев. Не хочу об этом говорить.
— А вы случаем не сохранили хоть одну из этих тетрадочек?
— Не исключено. Так что вы думаете о выборах? Как по-вашему, одержат эти гады республиканцы верх?
Между ней и Софи снова начались нелады. Софи придирчиво следила за ней и осуждала, причем если б за какое-нибудь одно прегрешение, а то за все — чохом. Уже который месяц так себя вела. Разговаривать, можно сказать, не разговаривала, лишь следила и выжидала — выбирала время, чтобы наброситься на нее. И Белла, хотя она если кому и открывалась до конца, так только Софи, уводила разговор в сторону, трещала о чем-то, что ее уже мало интересовало: о своей работе в АОР, где ее перевели на полставки, о шефе, который якобы донимал ее, — вранье чистой воды, потому что стоило ей выйти из офиса, и она напрочь забывала о нем.
На этот раз Белла надумала посмешить Софи, рассказав о своей, как она ее называла, сдельщине: она расписывала галстуки — рисовала на них коней. Ее нанимателя последнее время не устраивали хвосты ее коней. «Я не чувствую в них поэзии», — заявил он. Но Софи ее рассказ не позабавил. Она смотрела на Беллу с укоризной, ерзала на стуле, ей, похоже, не терпелось уйти.
— А почему бы ему не заняться галстуками? — Софи имела в виду Клея. — Тогда и у тебя нашлось бы время писать.
— Ты встречаешься со мной для вот этого?
— Чего этого?
— Вот этого самого.
— Я беспокоюсь за тебя, только и всего.
— Так не беспокойся.
— О войне ты даже не упомянула. Ручаюсь, ты о войне и не думаешь. — Софи закусила губу. — Знаешь, кого ты мне напоминаешь: грузчика, который тащит рояль вверх по лестнице.
— Что бы это значило?
— Не знаю. Просто так представилось. Ты никогда не признаешь, что с тобой приключилась беда.
— Софи, Бога ради.
— Это же напасть, ты что, этого не знаешь? Заколдовал он тебя, что ли?
— Оставь меня в покое хоть на пять минут.
Они уперлись друг в друга глазами. Но Софи тут же потупилась и начертала на мраморной столешнице восьмерку.
— Значит, мадам Дрейфус собирается устроить ему выставку. Блеск.
— Вроде бы.
— А как с твоей работой? Что с ней?
Белла поставила чашку.
— Не начинай, не надо об этом.
— Ты хоронишь себя заживо ради него.
— Нет.
— Как же нет, разумеется, хоронишь. А ведь кто как не ты, громче всех ратовала за нашу независимость.
— При чем тут я. Не обо мне речь. А совсем о другом.
— Чушь.
— И вовсе не чушь. Ты видела его картины. Они замечательные, сама знаешь.
— Ничего я не знаю. По-моему, в прошлом году и у тебя были вполне хорошие работы.
— Не смеши меня. Не такие, как у него.
— Значит, ты посвятила себя его гению.
— Я же не наивная девчонка, только-только из школы искусств. Знаю, что делаю. Который час?
— Десять минут седьмого.
— Мне пора. — Белла встала. — Сегодня вечером нам нужно быть у Рози, а мне еще черное платье гладить. Или ты мне и за это разнос учинишь?
— Ты сердишься, потому что понимаешь: я права. Потому что я хочу, чтобы ты относилась к себе серьезно. — И Софи вздохнула точь-в-точь, как не одно поколение страдалиц до нее, показывая, что и долготерпению есть предел. — Ладно, замнем. Я провожу тебя до угла.
39
Писательский проект — часть Федерального проекта поддержки искусства. В нем работали писатели, критики, редакторы, историки, археологи, всего около шести тысяч человек.