Мы сидели в зале, где еще не отзвучали аплодисменты в адрес завершившего свое выступление Бридлера. Сигаретный дым в снопах света, заливавшего подмостки, создавал душную фиолетовую завесу. За этой завесой кланялся мим. Рядом с нами остановился Крапива.
— Ну, ребята, что скажете?
Я понимал, что его вопрос относится не к выступлению Бридлера, а к реакции публики.
— Хорошо, — сказал я, — просто предел мечтаний.
Детишки в зале едва не отбили себе ладони.
— Пусть после этого скажут, что такого не бывает.
— Бывает, — Вашек польщенно заулыбался, попыхивая трубкой, — еще как бывает!
Добеш и Колда не возражали. На сцене меж тем появились ведущий Коубек и его коллега Мертлик. Эта пара выделялась на фоне диск-жокеев типа Анди Арношта своей интеллигентностью. Шоу любой ценой не было их целью. Они без суеты вели свою юную публику, которой годились чуть ли не в отцы (в отличие от кудрявого Кубы Коубека Мертлик даже щеголял солидной лысиной), туда, куда считали нужным. И куда считал нужным Вашек Крапива. И Бридлер. Мне это было по душе. Они выдумали для дискотеки веселое название «свистопляска». И этот термин постепенно входил в обиход.
Свистопляска — это встряска
душ и тел, и наш дуэт
ей дает зеленый свет…
«Букашку» осветили попеременно загорающиеся огни цветных ламп, и молодежь мигом вскочила с мест. А Мертлик и Коубек, как нарочно, начали с Фирманова. Мне вспомнился Бубеничек:
— Зузанка выступала тут как-то со стариком Фирмановым…
Фирманов был родом из России. Он еще после войны пел вместе с Влахом — исключительно на английском, потому что по-чешски не умел. А потом Мертлик поставил «Эмброуз систерз». Старый, добрый свинг. За роялем — Чарли Кунц. Подростки были явно озадачены и оживились, только когда настал черед тоже в свое время шестнадцатилетнего Поля Анки и старины Билла Хейли с их «Роком вокруг часов». Тут-то они завелись, но их танцевальные телодвижения были всего лишь имитацией буги-вуги, танца, которого они вовсе не знали и знать не могли. И в моей памяти всплыл один из первых перенятых нами образцов рока того же Хейли с текстом моего, двумя годами старше, товарища Эди:
Мой сладкий сон растаял вмиг:
милая звонила
и поехать на пикник
с нею заманила…
Ну и так далее. Это играли «Спутники», едва ли не первая широко известная группа, за которой потянулись «Мефисто», «Олимпик» и все другие. Добеш ушел, и мы с Колдой остались вдвоем.
— Может, пойдем к Вашеку в кабинет? — предложил Колда. — Там поспокойнее.
— Давай, — согласился я.
— Я тут кое-что вспомнил, — медленно проговорил Богоуш. — Добеш меня надоумил.
— Это насчет чего?
— Насчет Бонди.
— А-а, это когда Добеш трепался про третьего в нашем гангстерском синдикате?
— Ну да, — усмехнулся Богоуш.
— Разрешите вас пригласить?
Голос-то я слышал, да как-то не воспринял его. Он совершенно сливался с гомоном вокруг меня. Лишь после того, как вопрос был задан снова, я поднял глаза. Надо мной склонялась веснушчатая девушка, которая вчера показалась мне близнецом Марлен Жобер. Она упиралась руками в коленки и улыбалась.
— Я подожду тебя в кабинете, — осклабился Колда.
Я встал. Точно, это была она, побитая девица, позднее невеста Милоня. Нас втянула толпа танцующих.
— А вы, Честмир, мне так и не позвонили, — с упреком сказала она.
Надо же, помнит, как меня зовут.
— Яна, не так ли? — Я попробовал изобразить сложное танцевальное коленце на тему из «Как это глупо!» Фрэнка Синатры.
— Вы запомнили мое имя?
— Так вот, скажи, ты не многовато себе позволяешь? И кстати — где этот твой садист?
— Кто?!
— Извини, это я так окрестил того парня, что вчера врезал тебе в «Ротонде». Ну того самого, в кожаном пиджаке.
— Ах, этот, — усмехнулась Яна, — да вот он.
И она ткнула пальцем куда-то мне за плечо. Я оглянулся. Действительно, садист в темных очках подпирал стену поблизости от диск-жокейского пульта.
— Это твой парень?
— Мои парни меня не бьют.
— Вот как? — я недоумевал. — Так кто же он?
— Он был моим парнем, — ответила Яна, — а ты что подумал?
— Подумал, может, брат.
— К сожалению, я единственный ребенок…
— …несознательных родителей, — закончил я. — Дети — наше богатство!
— Ну уж, кто-кто, а мои родители на редкость сознательные.
— Как видно, не очень. Но если ты так за них заступаешься, то, наверное, ты хорошая дочь.
— Да, я такая, — кивнула Яна. — Может, посидим немного?
— Где?