Однако был на свете человек, который не меньше его страдал от одиночества. Доктор Карницкий.
Якуб Калас пошел в ресторан, где они с доктором пережили, просидели и утопили в вине не один вечер, где создавали, выдумывали свои «дела», рассказывали друг другу разные истории и развлекались ими. Но в тот весенний день даже вид привычного столика не принес Каласу успокоения. Доктора Карницкого в ресторане не было. Кельнер сказал, что старик не появлялся здесь уже два дня. Каласа это не удивило. Доктор знает о неприятностях, возникших у сына; понятно, почему последнее время ему не хочется показываться на люди. Единственное, что мог сделать Калас, — это зайти к доктору домой. Он не раздумывал, чем может кончиться такой визит. Следствие было закончено, и его результаты не давали удобного повода для разговора, по крайней мере для такого, который бы не задевал самого Карницкого. И все же Якуб Калас направился к новому кварталу, где жил адвокат. Лучше неприятный разговор, чем одиночество! Быть может, и старик обрадуется, что ему есть с кем отвести душу, что не все от него отвернулись — ведь наверняка найдется немало таких, кто будет осуждать старого юриста, узнав, что его сын, врач, изменил присяге. Искренне возмутятся, оседлают коня человеческого злорадства и будут на нем гарцевать!
Якуб Калас долго звонил, пока наконец двери не отворились.
На пороге стоял не доктор Карницкий.
И не его сын Збышек.
Но и не посторонний человек. Или из милиции.
В дверях стояла Алиса Селецкая. Элегантная молодая женщина, вся в черном.
Якуб Калас не обратил внимания на ее наряд. Для молодой женщины, известной своей экстравагантностью, любые перемены в одежде естественны. Отчего бы ей не быть в черном? Может, она куда-то собралась? Чувства старшины были притуплены усталостью и разочарованием. Не озадачило его и то, что он застал Алису в квартире Карницкого.
— Я пришел навестить пана доктора, — сказал он.
— Пожалуйста. — Женщина проводила его в квартиру, предложила кресло, потом сообщила: — Пана доктора нет.
— Я искал его в городе, — добавил Якуб Калас.
— Напрасно искали, — сухо бросила Алиса. — Доктора Карницкого нет.
— Нет? Как это? — Якуб вскочил с кресла.
— Послезавтра его будут хоронить, — холодно произнесла Алиса Селецкая.
Якуб Калас побледнел, уставился на женщину неверящим взглядом.
— Это невозможно. Я к чему угодно привык, но такие шутки…
— Я не шучу, пан Калас! — отрезала она. — Шутить со столь серьезными вещами не в моих правилах.
— Объясните мне хотя бы, что случилось. Алиса Селецкая горько усмехнулась:
— Ничего по вашей части, пан Калас. Врач констатировал самоубийство.
— Самоубийство? Доктор Карницкий покончил с собой?
— Повесился. В ванной на галстуке…
— Но почему? Не понимаю, почему?
— Не вы один, пан Калас, не понимаете, хотя именно вы могли бы понять.
— Если позволите, я присяду.
Известие поразило Каласа больше, чем можно было ожидать. Он вдруг почувствовал дурноту, слабость, пришлось-таки сесть. Якуб пытался дышать глубже, но не мог преодолеть ощущения, что легкие ему отказывают. Точно сама смерть взяла его за горло, стискивала его шею своей костлявой рукой и душила.
— А я считал, что дело Крча доведено до конца, — едва слышно прошептал он.
— Что вы такое говорите?! — крикнула Алиса Селецкая. — При чем тут Крч? Вы просто маньяк! Господи, даже сейчас! Когда же вы оставите нас в покое!
— Но ведь ясно, — сказал Калас, — доктор лишил себя жизни из-за сына.
— Бросьте! Как вам только могла прийти в голову такая бессмыслица!
— Боюсь, уважаемая, что я никогда не был так близок к истине, как теперь, — тихо продолжал Якуб. — Пан Збышек стал соучастником махинаций Лакатоша, и доктора это сгубило. Старик возлагал на сына столько надежд, уж я-то знаю, знаю… а Збышек обманул его ожидания, запятнал свою честь… Продал себя!