— Верно, — сказал я. — Оригинальное творчество — великое дело.
— Не прибедняйся, Честик, ты тоже кое-что можешь!
— И мне так казалось, — голос мой окрасился скорбью, — но вашему сюжету остается только завидовать.
— Смотри не укради!
— Боже сохрани, — развеселился я, — честное слово, не украду.
— Ты настоящий друг, — похвалил меня Анди. — На премьере в Карлине мы с Томом оставим тебе место в нашей ложе.
— Спасибо, — растрогался я.
— И тут такой прокол, — погрустнел Анди. — Я-то думал, что Итку, этого самородка из глубинки, будет играть Зузана.
Зузана… Слова Анди вернули меня от беспечной болтовни к горькой действительности. Так вот как выглядит мюзикл, который, согласно вчерашним откровениям Гертнера, был списан с нашей истории. У меня не было причин не верить простодушному Анди. Да, узнать нашу историю во всем этом мог бы, сняв слой всевозможных напластований, только искушенный психоаналитик. И Томаш еще мечтает о Карлине! Какое счастье, что Зузана Умерла…
— Я думал, у вас дело на мази, — сказал я Анди, — ведь ваш мюзикл вроде бы ставят в Жижкове на Малой сцене?
— Ну да, мы репетировали в субботу допоздна, но это все еще в процессе становления, ясно? «Работа в процессе», Джойс, понял?
Речь Анди пестрила этими двумя словечками, «ясно» и «понял» со знаком вопроса, хотя ничего такого, что требовало бы приложения усилий для уяснения и понимания, он не высказывал. Всякий раз, когда с языка Анди слетало: «И вот я перешел улицу, понял?» — мне хотелось вставить: «Как не понять, Анди, ты перешел улицу!» Впрочем, моя душевная чуткость никогда не позволяла мне вести себя так недостойно, и я трусливо уверял себя, что тут виновата скорее наша родная речь, чем интеллектуальные потенции ее осквернителя.
— Как бы то ни было, Зузане эту Итку уже не сыграть, — хмуро сказал я.
— Прости, — застонал Анди, — я, наверное, натрепал много такого, что тебе больно слышать! Но все же имей в виду, Честмир: если не в Карлин, то на Малую сцену, на премьеру, ты просто обязан прийти.
20
— Cui bono? — спросила Геда. — Кому на пользу? Было начало второго. Мы сидели в комнате Геды в редакции «Подружки».
— Это все теория, — возразил я. — В нашем случае ответ звучит: никому.
Я точно воспроизвел Геде свой сегодняшний разговор с капитаном. Вернее сказать — допрос.
— Погоди, — сказала Геда. — Старайся видеть вещи объективно. Вот, допустим, я…
— Ну уж ты-то тут вообще ни при чем.
— Ты думаешь? — улыбнулась Геда. — Судя по тому, что ты мне говорил, этот твой грешный капитан, — скаламбурила она, — вполне может рассуждать так: они разведены, но все еще поддерживают отношения. Он больше не женился, она тоже пока не вышла замуж. Почему? И первым человеком, с которым он поспешил поделиться и посоветоваться, была его жена.
— Чтобы она потом в свою очередь поделилась с половиной Праги, — саркастически заметил я.
— Что ты хочешь этим сказать? — смешалась Геда. Я кивнул в сторону канцелярии:
— Богунка.
Моя бывшая жена слегка покраснела:
— Это к делу не относится. Дай мне, пожалуйста, договорить.
— Молчу, — уступил я.
— Ну вот, — продолжала Геда. — Этот твой капитан вполне может рассуждать так: появилась опасность, что ты во второй раз женишься, и я…
— Да, но капитан знает, — возразил я здраво, — что мы с Зузанкой разошлись. Уже полгода назад. А еще ему известно, что мое место занял Богоуш Колда и что в тот вечер, прежде чем должен был прийти я, он с Зузанкой… занимался любовью, — благопристойно закончил я.
— Конечно, — кивнула Геда, — я только хотела показать, как сложна объективная оценка. Ты делаешь ошибку, ломая голову над тем, кто мог убить, потому что…
— Извини, — перебил я, — но если это ошибка, я ее делаю из-за того, что подозревают меня. И кажется, только меня одного.
— И эта мысль тебе не дает покоя, у тебя в голове засело, что ты не убивал. А если не исходить из самозащиты, надо мыслить иначе. Тогда, может быть, ты что-то вспомнишь, что-то такое, что тебе пока кажется не стоящим внимания, малозначительным, но что на самом деле и есть главное.
— И как же мне действовать?
— Представь себе, — предложила Геда, — что ты мог это сделать. Теоретически. Ты, как любой другой. И сопоставляй свои возможности и свои мотивы с шансами всех других.
— Но я это и делаю!
— Нет, — сказала Геда, — ты подозревал то Бонди, то Колду. А когда оказалось, что зря, попал в тупик. Тебе больше некого подозревать. Нет, это никуда не годится.