— Давайте все запишем, — предложил капитан. — Только спокойно. Выпьете кофе?
— Да, — ответил я.
— Сигарету?
Я послушно закурил. Пока мы еще не вышли из комнаты, я всякий раз вздрагивал, когда фотограф щелкал затвором, и окружающие меня предметы и люди начинали тонуть в еще более густом тумане.
— Я понимаю, для вас это был шок, — сказал капитан. — Так что ограничимся самым необходимым.
Сидя в передней и глядя на часы, я думал только о том, когда же появится «скорая».
— Итак, Честмир Бичовский, тридцати лет, профессия — музыкант.
Когда «скорая» приехала, врач вызвал милицию, а санитар остался стоять у двери. Он смотрел на меня как на сумасшедшего и, видимо, считал, что я попытаюсь сбежать. От кого? Впрочем, меня не интересовали мысли санитара.
— Я пришел около половины десятого, — произнес я, и капитан придвинул ко мне пепельницу. — Мы договорились на восемь.
— Почему вы опоздали?
Я усмехнулся:
— Надо было ее знать, — и махнул головой в сторону комнаты.
— Ну, я-то ее только по телевизору видел, — светски сказал капитан.
— Извините, — я глотнул кофе. — Если она сказала — в восемь, то прийти в полдесятого значило в самый раз… К тому же у нее была запись в «Беседе» — я с ней говорил после обеда.
— В «Беседе»?
— Нет, она приехала ко мне… Мы играли в Доме трудящихся.
— Но вы договорились на восемь.
— На восемь. На всякий случай я ей еще позвонил.
— Когда?
— Сразу после восьми.
— Сюда?
— Сюда.
— И ее не было дома?
— Нет, — покачал я головой. — Никто не взял трубку.
— А когда вы кончили выступать?
— В шесть, как обычно. Мы всегда по субботам кончаем в шесть, а потом с семи до девяти репетируем в малом зале. Новую программу…
— Значит, с семи вы репетировали, а чуть позже восьми звонили? — перебил меня капитан.
— Нет, — сказал я, и чашка задрожала у меня в пальцах. — Я не был сегодня на репетиции.
— Почему?
— Когда ко мне утром приехала Зузана, то я сказал нашему шефу, что не приду на репетицию… Потому что мы кончаем в девять, а то и позже.
— И где вы были?
— Дома.
— Так вы звонили сюда из дома?
— Да.
— Пан Бичовский, — с интересом посмотрел на меня капитан, — если вы после выступления поехали домой, то почему же не оставили дома инструмент?
Мой футляр со скрипкой лежал на столе.
— Я знаю, это выглядит глупо…
— Пан Бичовский…
— Мы собирались устроить небольшое торжество… Так договорились.
— И вы хотели поиграть для хозяйки? — понимающе спросил капитан.
— Ну да.
— А что это должно было быть за торжество, осмелюсь спросить? — в голосе капитана звучала ирония.
— Мои именины… Мы хотели их отметить. Я должен был вернуть ей сегодня ключи.
— Вот как, — протянул капитан.
— Вы все равно это узнаете, — сказал я нервно. — Дело в том, что мы уже разошлись.
Мы оба помолчали. Затем капитан задумчиво погасил сигарету.
— Дело обстоит не лучшим образом, — заметил он тихо. — Пан Бичовский, вы живете один?
— Один, — ответил я.
— Где?
Я лихорадочно соображал. После выступления я оказался дома примерно без четверти семь. Голова болеть перестала, зато донимал голод. В закусочной на Петршинах я съел два бутерброда. Да, это было где-то без четверти семь. Встретил ли я кого-нибудь из знакомых? Нет, никого.
— Значит, из дома вы звонили Зузане Черной только один раз. После восьми. Правильно?
— Да, — сказал я.
— Но пришли вы в полдесятого?
— Да, — сказал я.
— Видимо, были совершенно уверены, что к этому времени Зузана Черная вернулась домой?
— Я понимаю, это выглядит глупо…
— Вы это уже говорили, пан Бичовский.
— Я не был уверен! Просто мне не хотелось больше звонить.
— И вы решили, что даже если хозяйки не будет, то вы ее подождете. Как-никак ключи у вас были.
— Ничего я не решил, — закричал я. — А ключи у меня, понятное дело, были.
— Да вы успокойтесь, пан Бичовский, — любезно сказал капитан. — А этот нож, — он показал глазами в сторону комнаты, — этот нож — ваш?
4
Дискотечная публика освободила зал «Ротонды», и барменша пани Махачкова открыла свою лавочку. Обычно в «Ротонде» с восьми до полдесятого шла какая-нибудь программа, чаще всего ширпотреб, рассчитанный на молодежь, а с десяти «Ротонда» превращалась в джаз-клуб. Вместе с клубом открывался бар, и, хотя по понедельникам было затишье: джазовая программа не исполнялась, пани Махачкова работала, как всегда, с десяти вечера до двух ночи, обслуживая не только поклонников джаза. Было в порядке вещей, что в понедельник сюда набивалось довольно много народу — в основном музыканты и их друзья, которых у входа тщательно фильтровал Вацлав Бубеничек. Но на сей раз он этим заниматься не стал, только проверил кассу, перекинулся парой слов с девицей, которая в обклеенной афишами будке продавала билеты, и отправился со мной в бар.